Да, прошлого не вернуть, и никогда мне больше не быть мальчишкой. Я могу надеть 
короткие штаны, но они уже будут называться шортами; я могу постричься «под 
нулёвку», но это будет лысина; я могу залезть в соседский сад и потрясти грушу, 
но это будет воровством.
Все будет не так. Назад можно перевести часы, но не время. Все мы, хотим того 
или нет, меняем молодость на опыт, силу на знание. Сначала мы этим гордимся, 
потом делаем вид, что гордимся и, наконец, откровенно сожалеем о безвозвратно 
ушедшем. Ибо мы, как скряги, живём на жалкие проценты с капитала, имя которому 
– молодость.
Но я вовсе не собираюсь хныкать по этому поводу. В наш реалистический век уже 
не найдёшь на земле волшебных источников, в которые входят дряхлые старцы, а 
выходят молодцы с розовой кожей. Детство – это путешествие, которое никому не 
удалось совершить дважды.
Одно и то же мороженое нельзя съесть два раза, говорил Федька. Но для того, 
чтобы взглянуть на прошлое из-за моего письменного стола, не нужны волшебные 
машины Уэллса и Рэя Брэдбери. Воспоминания – вот телескоп, через который мы 
видим прошлое, видим издали, многого не различая в тумане, но всё-таки видим.



ДЯДЯ ВАСЯ

Отец работал на машиностроительном заводе начальником цеха. На этом заводе он 
начинал ещё до революции учеником слесаря, отсюда в 1919-м он ушёл на 
гражданскую войну и год спустя возвратился обратно с врангелевской пулей в 
бедре и с партийным билетом в кармане гимнастёрки.
На заводе отца уважали, и мама очень этим гордилась. Она прощала ему то, что он 
жил в цехе больше, чем дома, и то, что по воскресеньям у него вечно были авралы,
 – прощала потому, что сама жила судьбой родного завода, на котором, она, тогда 
ещё молодая работница, познакомилась с весёлым, острым на язык рабфаковцем, 
ставшим её мужем. И отец тоже гордился мамой: не всякая жена позволит, чтобы в 
квартиру чуть ли не ночью вваливался добрый десяток друзей, которые курили 
махорку, выпивали два самовара чаю и до хрипоты шумно обсуждали заводские дела, 
положение в Германии и события в Испании. А мама не только позволяла, но и сама 
участвовала в спорах, время от времени призывая лишь кричать потише, чтобы не 
разбудить детей.
Хотя уже прошло много лет, один ночной разговор я отчётливо помню до сих пор.
На заводе был цех по ремонту танков, и несколько раз в год проверять его работу 
приезжал военпред, Василий Павлович.
Об этом человеке я должен рассказать прежде всего, потому что с его именем 
крепко связаны последующие события.
Василий Павлович, дядя Вася, был другом отца по гражданской войне, и когда он 
навещал завод, то останавливался у нас. В петлицах у него было по ромбу, на 
поясе в деревянном футляре висел именной маузер – личный подарок командарма 
Фрунзе, а на широкой груди сияли два ордена Красного Знамени. Когда мы с дядей 
Васей выходили на улицу, за нами, как за ядром кометы, тянулся длинный хвост 
терзаемых завистью мальчишек. Зная, чего от него ждут, дядя Вася всегда 
останавливался и ворчал: «Валяйте, только без драки!» Один за другим пацаны 
подходили, почтительно дотрагивались до орденов и гладили торчащую из 
полированного футляра рукоятку маузера.
– А купаться пойдём, дядя Вася?
– Хитрецы! – смеялся наш гость. – Как-нибудь потом.
Невысокий и грузный, дядя Вася был очень силён: до революции он, волжский 
грузчик, потехи ради выходил на арену цирка против профессиональных борцов и не 
раз их побеждал. Он с удовольствием возился с детьми – своих у него не было; я 
помню, как все смеялись, когда он входил в реку, неся на себе гроздь из 
полудюжины восторженно орущих пацанов.
Но не только из-за этих игр ребята звали дядю Васю купаться. Всем хотелось хоть 
одним глазком взглянуть ещё раз на его спину.
Отец, очень привязанный к своему старшему другу и бывшему командиру, рассказал 
нам историю, которая в своё время облетела весь Южный фронт. Незадолго до 
штурма Перекопа дядя Вася во главе полуэскадрона отправился в разведку и попал 
в засаду. Белоказаки перебили красных кавалеристов из пулемётов, пристрелили 
раненых, а командиру решили оказать особую честь: вытащили его из-под убитого 
коня, связали и повели к дереву вешать. И тут казачьему есаулу подали 
обнаруженный в кармане пленника партийный билет.

– Съешь билет, комиссар, – отпустим! – уговаривал есаул, подмигивая казакам.
Дядя Вася плюнул есаулу в лицо, и тот, исхлестав комиссара нагайкой, приказал 
«добавить ему вторую звезду, такую же, как на будёновке». Дядю Васю привязали к 
дереву, силой затолкали в рот партбилет и вырезали кинжалом на обнажённой спине 
контуры пятиконечной звезды. К счастью, палачи не успели сорвать со спины кожу: 
подоспел полк, который был поднят по тревоге, когда послышались пулемётные 
очереди. Так что через месяц, выйдя из госпиталя, командир эскадрона снова был 
на коне и до конца гражданской войны с лихвой заплатил белым за все.
Дядя Вася был первым героем, которого мы видели живьём, и стоит ли говорить, 
что каждое его слово, каждое замечание было для нас истиной в последней 
инстанции. Но его приезда с ещё большим нетерпением, чем мы, ждали взрослые: 
дядя Вася знал многое и рассказывал по-военному лаконично и очень ёмко. Брата и 
меня, конечно, выставляли в другую комнату, и мы, прильнув к стене, старались