ноги и стал поджариваться сам.
Говорухину крепко досталось и на других этажах, особенно в хореографии, но на 
15-м этот гигант впервые в своей пожарной жизни дошёл до обморочного состояния 
– слишком перегрелся и ошпарился, «чёрной завистью змее позавидовал, – шутил он,
 – что кожу может сменить». А Васе, который сменил Пашу, досталось меньше, так 
как стволов было уже два и оба ствольщика поливали то огонь, то друг друга. 
Вторым ствольщиком, к своей нескрываемой радости, стал Слава Нилин.
– Дорвался, лично Чепурин отпустил наверх! – ликовал Слава. – Под самое 
шапкозакидательство – вот повезло! А то, представь себе, спросят, что делал на 
Большом Пожаре, а что ответить? Гидрантами, водой внизу командовал?
Из номеров на горящем этаже спасли восемь человек, а вот сам Кожухов не 
уберегся. Когда, в отвоёванной части коридора стали взламывать двери, из одного 
номера от сквозняка произошёл сильный выброс пламени, и Кожухов, который в этот 
момент протирал запотевшие очки, получил серьёзный ожог сетчатки глаз. Его 
сразу же вынесли на лоджию, но когда убедились, что он ничего не видит, свели 
вниз.
Уже по дороге в госпиталь, в машине «скорой помощи» полковник узнал, что очаги 
огня на верхних этажах ликвидированы и Большому Пожару пришёл конец.




В ресторане
(Рассказывает Нестеров-младший)

Три события потрясли общественность: во-первых, исполнилось ровно пять месяцев 
с того дня, как Ольга начала свою бурную литературную деятельность, во-вторых, 
ровно шесть лет тому назад мы с Ольгой расписались и, в-третьих, что и есть 
самое главное, Микулин отвалил Ольге четыреста рублей аванса. Ну а такое 
сцепление обстоятельств порождает в слабой душе человека склонность к мотовству 
и гульбе. И семейный совет, на который с правом совещательного голоса были 
допущены Слава, Дима и Лёша, решил эту свалившуюся с неба сумму возвратить в 
казну наипростейшим путём, то есть прокутить. И не в какой-нибудь забегаловке, 
а в нашем лучшем ресторане на 21-м этаже Дворца искусств. Решение приняли 
единогласно, при одном воздержавшемся.
– Транжиры, – корил нас Дед, – тоже выдумали юбилей. Ну, была бы ещё серебряная 
свадьба или, на худой конец, бронзовая. А то – шесть лет, курам на смех. Это 
как её считать – деревянная, что ли? Или целлофановая? Лучше бы на эти деньги 
Лёля с Бубликом на юг поехали, в море поплескаться, а дома могли бы просто 
пивка попить, тем более что Нефертити воблу из Астрахани привёз. Так нет, 
ресторан им нужен, пыль в глаза пускать, одних чаевых небось десять рублей вынь 
да положь. Гуляки!
Уничтожив нас морально, Дед вытащил из шкафа сшитый лет тридцать назад 
бостоновый костюм с брюками-парусами и понес на балкон проветривать от 
нафталина.
Дед был железно прав: у меня лично в глазах потемнело, когда я увидел список 
приглашённых. Ольге что, она может Кожухову и Чепурину выдать такое, о чём нам 
даже про себя подумать страшно. В обществе начальства хорошо сидеть на 
собраниях, а не за столом, где не то что не разгуляешься, а первой рюмкой 
поперхнешься, ибо когда напротив тебя сидят полковники, так и подмывает 
вскочить и проорать: «Смир-рно! Товарищи офицеры…»
Дима тоже был за скромный междусобойчик, но на совете Ольге не перечил, даже 
поддакивал. Свою беспринципную позицию он объяснил так:
– В отличие от вас, людей простых, как веники, – высокопарно заявил, он, – я 
усвоил, что в основе великих решений лежат малые причины. Красиво сказано? Хотя 
нет, вы всё равно не оцените, ваш уровень – это рукава и гидранты. Но мы со 
Львом Толстым и Достоевским знаем, что душа женщины неисповедима. Бьюсь об 
заклад, рыжая ведьма весь этот шабаш затеяла исключительно для того, чтобы 
показаться в новом платье и насладиться комплиментами…» Идея! Как она войдёт, 
расфуфыренная, давайте не реагировать, будем говорить исключительно о футболе. 
Увидите, как она завертится!
Этому коварному плану не суждено было осуществиться: Ольга в своём новом 
бархатном платье, да ещё на диво причесанная Клюквой, была так неожиданно 
хороша, что все дружно рявкнули и закатили глаза, а Дед завертелся юлой: «Эх, 
где мои шестьдесят лет!» (Деду через месяц шестьдесят один.)
– Нет, в самом деле ничего? – озабоченно спрашивала Ольга, вертясь перед 
зеркалом.
– Сойдёт, – басом сказал Бублик. – А почему у тебя сережки разные, специально 
или для смеху? – И проводив глазами заахавшую Ольгу, осуждающе пробурчал: – 
Целый час наряжается, пока придём, всю пепсиколу выпьют.
– Держись меня, – подмигнул ему Лёша. – Мороженого наеди-и-мся…
– А Дима не так глуп, каким кажется на первый взгляд, – сказал Слава. – Рыжая в 
этом платье с самой Клюквой поспорит.
– Смотрю на вас и поражаюсь, – сказал я. – Платье, комплименты… А ведь 
достаточно вам было напрячь свои бедные мозги…
Закончить я не успел, вошла Ольга.
– Вася, – сказала она, – в мою сумочку не помещается, сунь в свой пиджак.
И протянула мне тетрадку и ручку.
– Вопросы есть? – спросил я.