в этом виноват, если не сами пожарные? Кому нужна такая скромность? – Кожухов 
посмеивался.
– Хочешь, я тебе интересную цифру подкину? Нет, не подкину, а то ты совсем 
разбушуешься… Ладно, так и быть, пиши: звания Героя Социалистического Труда 
удостоены восемь почтальонов – и ни одного пожарного.
– Но ведь это… – я просто развела руками.
– Значит, плохо работаем, – строго констатировал Кожухов. – А почтальоны хорошо.
 Будем подтягиваться до их уровня. До чего же ты смешная, от молний из глаз 
прикуривать можно!
Настроение у Клевцова было не то что хорошее – чего уж тут хорошего, если люди 
на глазах гибнут – но приподнятое: впервые за два года после училища он 
оказался в центре внимания, и его, а не кого-нибудь другого, полковник выбрал, 
поставил впереди! И Клевцов знал, что выбор на него пал не только благодаря 
значку мастера спорта – обладателей таких значков в гарнизоне было ещё пять 
человек, а потому, что он удачно сработал на пожаре общежития химкомбината. Оно 
горело на прошлой неделе. С фасада были задействованы трёхколенки, а Клевцов со 
штурмовкой забежал с другой стороны, и очень своевременно: из окна третьего 
этажа взывала о помощи женщина с грудным ребёнком на руках. Смешно – это потом, 
конечно, было смешно, когда вспоминал, как внизу стоял подвыпивший муж и 
подавал советы: «Ты, Верка, не ори, горло пожалей, видишь, пожарник пришёл, он 
тебя мигом вытащит». За несколько секунд, как на соревнованиях, Клевцов взлетел 
по штурмовке сначала на второй, потом на третий этаж, стал уговаривать женщину 
спускаться, а она без ребёнка не хотела, с трудом убедил, что спуститься с 
ребёнком на руках ей не хватит сноровки.
– Не так я убедил, как то, что сзади подпекало, – пояснил мне Клевцов. – С её 
помощью я привязал ребёнка к своей груди длинным полотенцем, она спустилась на 
второй этаж, а я за ней. Снять штурмовку с третьего и поставить на второй у 
меня рук не хватило, но к этому времени мои бойцы с брезентовой перемычкой 
прибежали, и женщина, зависнув на руках, прыгнула. Ну а я сам правильно 
сгруппировался и удачно прыгнул в сугроб…
На разборе Кожухов похвалил его за удачные действия со штурмовкой и, видать, 
запомнил, потому что хвалил полковник редко и скупо, куда чаще ругал… Конечно, 
нелепо сравнивать то общежитие с высоткой, но, если подумать, то какая разница, 
со второго ли этажа лезть на третий или с пятнадцатого на шестнадцатый? Если не 
смотреть вняв, то никакой разницы нет. Вот что здесь было плохо – перила не 
деревянные и не круглые, а металлические и плоские: крюк держит надёжнее, если 
цепляешь за дерево… И перед каждой лоджией бетонный выступ сантиметров на 
двадцать, из-за него штурмовка зависает не вплотную к стене, а под углом – 
опять не та устойчивость… И ещё плохо, что ветер со снегом, и лоджии и подошвы 
сапог в снегу. Очень неприятно, когда сапог соскальзывает с деревянной 
ступеньки…
Установленные во дворе прожекторы хорошо освещали этажи главного здания, 
высотке доставались лишь отблески. Правда, её освещали и языки пламени, 
вырывавшиеся из отдельных окон, но всё это освещение не только не помогало, а 
даже мешало; резкая смена тьмы и света создавала какую-то неестественную 
картину, действовала и на глаза, и на нервы.
Пока высота была небольшая, Клевцов не запрещал себе поглядывать вниз, и тогда 
он видел крышу кинотеатра с беспорядочно, как могло показаться, суетившимися 
там людьми (Клевцов-то знал, что беспорядочно там никто бегать не станет – это 
подносят штурмовки), и ещё видел Юру Кожухова и Володю Никулькина, которые 
поднимались за ним.
Это вырастали звенья будущей цепочки.
Полковник поставил задачу: только вверх и спасать с лоджий, по помещениям 
рассыплются другие, которым проложит путь первая тройка. Главное – добраться до 
ресторана и предотвратить возможную панику либо ликвидировать её, если она 
возникла. Если полтораста людей не выдержат и устремятся вниз, быть большой 
беде: внутренние лестницы пока что непроходимы. Но до ресторана ещё далеко, а 
людей на лоджиях скопилось много, и на их спасение ни времени, ни сил приказано 
не жалеть, хотя шансов выжить на свежем воздухе (через лоджии тоже шёл дым, но 
всё-таки дышать там было можно) у них куда больше, чем у тех, кто в ресторане. 
Если, конечно, туда уже прорвался дым. Пока что, на сию секунду, пламени с 
верхушки не видно, но где гарантия, что через «тик-так» оно там не появится?
Крюк заскрежетал о перила, штурмовка качнулась, Клевцов на мгновенье замер и 
облегчённо выругался. Чёрт бы побрал и эти перила, и этот выступ! Но тут 
послышались детские голоса – и Клевцов рывком поднялся на лоджию.
Он привык к тому, что в подобных ситуациях люди ведут себя по-разному. Одни 
вцеплялись в пожарного, будто боялись, что он так же неожиданно исчезнет, как 
появился, у других, скованных ужасом, и сил не было цепляться, третьи 
скандалили и требовали, чтобы их спасали в первую очередь и с удобствами, и так 
далее. Хуже всего с теми, кто смертельно напуган и потерял самообладание, к 
таким приходится применять силу. «Бывают обстоятельства, – говорил как-то на 
разборе Кожухов, – когда пожарному позволительно нагрубить, резким окриком 
привести спасаемого в чувство, иной раз даже встряхнуть. Кодекс джентльмена в 
экстремальной ситуации для пожарного содержит лишь один пункт: во что бы то ни 
стало спасти человека. Если есть ложь во спасение, то столь же простительна и 
грубость. Спасаемые – как дети: на одного можно накричать, другого взять лаской,
 третьего похвалить за храбрость. Пожарный должен быть психологом!»
«Эти, – с удовлетворением подумал Клевцов, – ребята что надо, с ними можно 
запросто».
– С кого начнём? – поглаживая закутанных в одеяла детишек, спросил он. – Кто