за неделю не откашляешь… Ну, раз был подвал, утром Вася пойдёт домой пешком, в 
троллейбусе не рискнёт!
А на душе легче, всё-таки позвонил, доложился… Дед говорит – привыкнешь, 
телефон вашу сестру разбаловал, жили ведь когда-то «пожарные жёны» без всяких 
телефонов. Но знаю, может, привыкну, а может, и нет: за сутки у Васи иной раз 
бывает по восемь-десять выездов. И далеко не все ложные…

Рассказами Чепурина у меня заполнена целая общая тетрадь, и до, и после 
Большого Пожара в жизни его было много приключений – и трагических, и 
трагикомических, и просто забавных. Для меня их прелесть в том, что Андрей 
Иванович, как и многие, не боится над собой пошутить – очень ценное качество, 
свидетельствующее не только о чувстве юмора, но и о том, что человек отлично 
знает себе цену. Андрей Иванович и в молодости, по словам Деда, был таким же, 
да и сейчас, несмотря на папаху (неделю назад присвоили звание полковника), в 
нём сохранялось что-то озорное, мальчишеское (ох, не сбиться бы мне на «орлиный 
взгляд красивых чёрных глаз!»).
Не могу удержаться от искушения – вот несколько случаев.
– Мой первый пожар? Такой же постыдный, как у Гулина, только наоборот. Я тогда 
ещё совсем зелёненький был, ремни скрипели, пылинки с лейтенантских погон 
сдувал. Ночью послала меня Нина Ивановна тушить выселенный дом. Подъезжаем – 
открытый пожар, тушить можно по учебнику, слава богу, думаю, первый экзамен 
сдам на пятёрку. Выскакиваю, хочу дать команду, а изо рта вместо ясных и 
чеканных слов вырывается какое-то мычанье. Всё вижу, всё понимаю, а язык как 
свинцовая чушка, стою и мычу. Парни опытные, видят, что командир вырубился, 
сами развернулись, поставили насос на гидрант, полезли в окна и начали работать 
стволами. Смотрю я на них, ворочаю мозгами и прихожу к ужасному выводу: я 
никому не нужен, я лишний, тушат без меня! Да ведь это анархия, вопиющее 
нарушение – тушить без указаний! А какие давать указания, если язык не 
ворочается? Но руки-ноги в порядке, залезаю на высокий подоконник и свечу 
фонарём в окно: пусть видят, что лейтенант ещё жив и держит руку на пульсе. И 
меня действительно увидели, но только приняли свет фонаря за непротушенный 
огонь и как дали по мне из двух стволов, что я брык на землю, в самую грязь!.. 
Но это что, тут только свои ребята смеялись, куда хуже был второй пожар. Горела 
пятиэтажка, сил работало много, РТП был сам Савицкий – приехал с торжественного 
вечера в полной парадной форме. Я же болтался в резерве около штаба и ждал ЦУ. 
Тут Савицкий сам решил посмотреть, как наверху работают, взял чью-то боёвку, 
сорвал с меня каску и водрузил мне на голову свою новенькую папаху: «Побереги, 
лейтенант!» Я этаким павлином в папахе прохаживаюсь, горжусь оказанной честью, 
и вдруг команда: «Чепурин с отделением – на чердак!» Поработали мы там на славу,
 только спустился я вниз грязный, будто меня в болото окунали, и в такой папахе,
 что не только брать в руки, смотреть было противно. Савицкий даже взвыл: «Так 
сберег, сукин сын? Разжалую! Расстрелять его из трёх стволов!» Но это так, для 
смеху, а вот в нынешний Новый год… Один умелец с машиностроительного завода 
ёлку своим детишкам соорудил на вертящейся подставке с подшипниками; и вот 
сидит он с женой в своей комнате за телевизором, а дети у ёлки скачут. И вдруг 
от этой самой подставки полетели искры, ёлка начала гореть, дети – одна девочка 
повзрослее была, проявила инициативу – набросили на ёлку скатерть, та вспыхнула 
– и огонь пошёл гулять по комнате. На крики выбежали родители, стали пытаться 
тушить, да поздновато: квартира наполнилась дымом и заполыхала. Родители вывели 
на лестницу детей, вынесли что попалось под руку – в таких случаях обычно под 
руку попадается самое ненужное барахло, и спохватились: нет Женьки, пятилетнего 
пострела! А ведь всех выводили, всех!.. Бросились обратно – огонь вовсю бушует, 
не пройти, но всё равно рвались, соседи силой удерживали… Через несколько минут 
пожарные приехали, потушили быстро, выгорела квартира до бетонной коробки… Всё 
обыскали, нет и следа Женькиного, температура была высокая… Как раз в это время 
я приехал, вижу – родители с ума сходят, да и пожарные головами поникли – 
ребёнок! Стоим мы в квартире, слова сказать не можем, какие тут могут быть 
утешения, и вдруг открывается дверь и всовывается Женька! Оказывается, он 
просто убежал на девятый этаж, хвастаться, что «у нас пожар»! Ну, тут такое 
началось, что даже у меня, старого волка, комок застрял в горле. Родителям 
плевать, что всё сгорело, с рёвом обцеловывают своего мальчишку, а тот видит, 
что в центре внимания, и заважничал… Всё, Ольга, на сегодня хватит, уходи, 
потому что я сейчас из твоего Васьки строганину делать буду. Хочешь знать, за 
что? За потерю бдительности: передразниваешь начальство – выставляй боевое 
охранение. А он не выставил, проявил беспечность и ротозейство. Проходит утром 
Кожухов по коридору и слышит собственные слова, которые вчера говорил на 
собрании: «Некоторые товарищи стали действовать по принципу: „Ой, что-то на 
работу потянуло, пойду-ка посплю, авось пройдёт!“ Открывает Кожухов дверь – 
майор Нестеров лицедействует, а Рагозин, Нилин и Рудаков держатся за животы. Ну,
 голову ему с плеч или возьмёшь на поруки?

В то же самое время, когда Костя, «потеряв в дыму» Дашу, выбежал из Дворца и 
опрашивался Димой как важный свидетель, Чепурин только начал пробиваться на 
свой боевой участок – восьмой этаж. Ему было придано три отделения 
газодымозащитников, а в помощники он взял старших лейтенантов Говорухина и 
Суходольского.
Примерно десятью минутами раньше в лифтовом холле восьмого побывали Вася и Лёша 
– потушили оставленные ремонтниками материалы, вывели Никулина и занялись 
спасанием людей из литобъединения.
Чепурин об этом знал – переговоры по радио велись непрерывно; знал он и о том,