каморкой уборщицы, занавешенной шторкой; для ожидающих очереди у дверей стояли 
несколько стульев; вешалки в салоне не было – раздевались внизу, в гардеробе. 
Несмотря, однако, на весьма заурядное помещение, «Несмеяна» процветала 
благодаря своим мастерам, призёрам всевозможных конкурсов, и от клиенток не 
было отбоя.
В тот вечер судьба привела в «Несмеяну» и одну чрезвычайно важную даму, жену 
директора крупнейшего в городе универмага, которая каждую неделю причесывалась 
у Даши. Когда-то рядовая продавщица, Клавдия Алексеевна, или просто Клавка, как 
её между собой называли девушки, превратилась в величественную матрону, с 
красивым холеным лицом и пустыми наглыми глазами выскочки. Чаевых она не давала 
ни копейки – расплачивалась телефонными звонками (сапожки, туфли и прочее 
женское счастье). Даша, со свойственным ей легкомыслием, с одной стороны, 
беззастенчиво пользовалась блатом и устраивала его подружкам, а с другой – чуть 
не в открытую презирала и высмеивала свою постоянную клиентку, напыщенную и 
глупую. Но – хозяйка дефицита! В каких только домах её не принимали – причём, 
вполне достойные с виду люди. Однажды, услышав от Даши, что я «всё на свете 
знаю про Пушкина», Клавка и ко мне в музей заявилась – нахвататься верхушек и 
блеснуть в «светских гостиных»; с первых же слов я поняла, что о творчестве 
Пушкина она не имеет ни малейшего понятия, зато её крайне интересуют любовники 
его жены. Я очень люблю Наталью Николаевну, до нежности, и могу сгрубить, когда 
ко мне обращаются за подобного рода альковными сплетнями. Но сгрубить курице – 
не много чести, и я ей поведала по секрету, что наукой достоверно выявлен лишь 
один любовник Натальи Николаевны, государь-император Петр III, которого за эту 
измену и свергла с престола ревнивая жена, будущая Екатерина II. Ссылаясь на 
источник, курица прокудахтала эту сенсацию по всему городу, стала всеобщим 
посмешищем и отныне при встречах со мной так отворачивала голову, что был 
слышен хруст шейных позвонков.
Много места этой особе я уделяю потому, что, во-первых, она доставила Даше 
массу неприятностей, и, во-вторых, именно её в своём знаменитом очерке «Человек 
в тельняшке» журналист изобразил «миловидной, но беспомощной женщиной», которую 
спас Чепурин (об этой истории я ещё расскажу). Отдадим Клавке должное: именно 
она первой пожаловалась, что в салоне запахло дымом – единственное, что можно 
поставить ей в заслугу, потому что все всполошились, выключили на всякий случай 
электроприборы, и звонок Веты Юрочкиной не был для находившихся в «Несмеяне» 
столь неожиданно-ошеломляющим, как для многих других.
Память у Даши хорошая, она уверена, что сообщение Веты запомнила почти слово в 
слово: «Клюква, ты? Это я, Вета, у нас пожар! На лифте не спускайтесь, это 
очень опасно, и вообще лифтовые холлы горят… Ты слушай меня, оповещение не 
сработало, мне ещё много нужно звонить! Ты сбегай и посмотри, если правая 
лестница не горит, то бегите вниз, а если горит, то собери, кого сможешь найти, 
в «Несмеяну», там у вас вода в кранах! Щели в дверях забейте, ждите, пожарные 
уже прибывают!»
Мудрый Дед, когда я ему читала эти строки и разбирала с ним ситуацию и 
«Несмеяне», вдруг задумался и сказал «Про твою Клюкву я много слышал, на ней 
там в самом разе всё замкнулось. Только охаешь и изумляешься ты зря, ничего 
такого уж исключительного там не случилось, не Клюква – так другая или другой 
бы нашёлся. Почему? А потому, что есть, Лёля, закон: когда в пожар попадает 
группа людей, то есть не обязательно в пожар, а вообще – в опасность, то из 
этих людей вдруг сам собой появляется, как теперь говорят, лидер. Закон! Тут 
бывает такое, что умом никогда не предугадаешь. Помню, как сейчас, на Садовой, 
дом 24, от взрыва газа на кухне квартира запылала; гостей – как селедок в бочке,
 а прихожая горит, не выйти. Знаешь, кто головы не потерял? Четырнадцатилетний 
мальчишка, и не хозяев сын, а из гостей. Посмотрел-посмотрел, как взрослые 
заметались, пригляделся, выломал забитую на зиму балконную дверь, окрутил вдвое 
и привязал к перилам бельевую верёвку… – словом, спас кучу народа. А в другой 
раз… Ладно, случаев тысячи, а закон один: как в стае вожак, так и у людей – 
лидер. Заранее, Лёля, можно назначить кого угодно – начальника, заместителя, 
ответственного, но сколько я помню, лидером обычно становился не назначенный, а 
вытолкнутый наверх обстоятельствами – самый волевой, храбрый и гордый. Может, 
это и есть то самое чувство чести, о котором ты написала, по большому счёту оно 
встречается у одного человека из целой сотни…»
Так Дед сформулировал то, о чём я только догадывалась: в экстремальной ситуации 
обязательно – закон! – появляется лидер, «вытолкнутый наверх обстоятельствами», 
самый волевой, храбрый и с наиболее обострённым чувством чести.
Таким лидером стала Даша Метельская.
Всё дальнейшее я восстановила по рассказам очевидцев.
Пресекая начавшуюся панику, Даша схватила первую попавшуюся под руку склянку и 
с силой швырнула её в стену. Все женщины, а их вместе с мастерами в салоне 
оказалось двенадцать, на миг притихли.
– Здесь вам не кухня, а парикмахерский салон! – выкрикнула Даша и потрясла 
ножницами. – Кто будет орать – волосы отрежу! Вера, Любка, никого не выпускать, 
я быстро, только лестницу посмотрю!
– Я выскочила в коридор, – рассказывала Даша, – сердце колотится как 
сумасшедшее, кровь будто кипит – шутка ли, пожар! Вижу, в центральном лифтовом 
холле полно дыма, побежала в правый, там поменьше, но тоже не очень-то 
подышишь… Нет, думаю, вниз людей не поведу, бабы ведь, а вдруг с кем истерика? 
Тут вспомнила Вету: собирай, мол, всех в «Несмеяну», где вода. А кого всех? 
Ателье – рядом, вбегаю, а там ничего не знают! Заведующая, Анна Ивановна, по 
телефону хохочет, Костя вокруг платиновой блондинки вьюном вьётся, выгодная, 
значит, патронку на её телеса прикидывает… Я Косте вполголоса, чтоб раньше