человека тебя раздевают. Как раз зимой позапрошлого года я и прихватил 
радикулит, когда подвал тушил. Испробовал все способы и убедился, что радикулит,
 как и насморк, лечить бесполезно, он возникает и уходит сам собой. Поэтому я 
посылаю к чертям приятелей с их абсолютно надёжными средствами, а особенно 
приставучих надоедал (это словечко в наш лексикон ввёл Коровьев из «Мастера и 
Маргариты») прошу достать мне медвежьей слюны. Нужно только догнать медведя, 
трахнуть его ногой по заду, а когда оскорблённый зверь в бешенстве обернётся, 
аккуратно собрать с его морды слюну.
– Дедушка, ты говорил, что в твоё время… – хитроумно напоминает Бублик.
– Обязательно расскажу, – Дед суёт внуку портфель, – по дороге в школу.
И подмигивает своему приятелю: старого воробья на мякине не проведёшь!
Пора приступать к делу, мне вечером от Ольги достанется, если не выполню 
домашнего задания: сегодня я обязан добросовестно подготовить первую часть 
своих «мемуаров», как насмешничает Дед. Ольга поручила ему за этим проследить, 
а Дед, который в Ольге души не чает и расцветает от её похвал, со страшной 
силой на нас жмёт, чтобы мы не халтурили.
Сама Ольга взяла отпуск, копается в архивах, потрошит очевидцев, разъезжает по 
частям и выжимает участников тушения до капли; наконец-то, радуется она, ей 
пригодилась стенография, которой когда-то обучилась. Пока что главная удача – 
домашний архив Нины Ивановны.
Я силой заставляю себя возвратиться назад. Шесть лет – нешуточный срок, многие 
картины, которые, казалось, ничто не вытравит из памяти, уже стёрлись, одна 
налезает на другую; имена, фамилии, этажи, случаи – как все происходило в дыму, 
так и осталось – в дымке; может память сердца и верней «рассудка памяти 
печальной», но Ольге-то нужны факты, подробности, их одной только памятью 
сердца не восстановишь…
Прошлое затягивает, как омут. Большой Пожар был самым впечатляющим, но не 
единственным серьёзным событием в моеи жизни; как нельзя решить алгебраическую 
задачу, забыв основы арифметики, так мне не разобраться в Большом Пожаре – не в 
тушении его, а чисто по-человечески – не покопавшись в самом себе, в своей 
жизни.
Говорят, хирурги не могут делать операции своим близким – просят коллег.
Мы, пожарные, такой роскоши позволить себе не можем. Мы обязаны спасать всех – 
знакомых и незнакомых, друзей и недоброжелателей, всех, кого в состоянии спасти.

Впрочем, хирург, если нет рядом коллеги, сделает то же самое.
Наверное, дело не в этом, я просто нащупываю мысль, способ её выражения. Может 
быть, её следует выразить так: Большой Пожар ассоциируется у меня с ужасом, 
когда я узнал, что на десятом этаже погибают, или, быть может, уже погибли два 
самых близких мне человека. Наверное, и это не совсем точно, Дед тоже не 
вылезал из огня и дыма… Тогда – три? Вы скажете: а ужас при виде других, не 
самых близких, совсем незнакомых людей, находящихся в смертельной опасности? 
Это будет справедливо, но справедливо и другое: все мы только люди, и у 
пожарного, даже с его профессионально высоким чувством долга, человеческие 
чувства не укладываются в параграфы, точно так же, как у любого другого.
Полковник Савицкий, которого я ещё застал, не раз внушал нам, молодым офицерам: 
«На пожаре вы должны отрешиться от всего земного. Ваше дело – спасать и тушить, 
об остальном будете думать потом, после пожара».
Савицкий был мудр и справедлив, я много слышал о нём от Деда ещё ребёнком и 
привык верить, что всё, исходившее из уст полковника, – истина в последней 
инстанции. Верил – до Большого Пожара, когда вдруг осознал, что от всего 
земного, то есть глубоко личного, никак отрешиться не могу. Наверное, чтобы 
спасти тех, двоих, на служебное преступление я бы не пошёл (скажи я слово – и 
пятидесятиметровку передислоцировали бы с левого крыла на правое), но в рамках 
своих обязанностей я имел право на риск! Мы все в тот вечер не знали, выберемся 
ли живыми, одни рисковали больше, другие меньше, и я наделил себя полным правом 
поставить на карту – всё.
Из рассказа Николая Лаврова на меня большое впечатление произвёл вопрос 
Кожухова-старшего: кого спасать – академика или вахтёра. Далеко не простой 
вопрос, да и ответом на него я не был удовлетворён. Ну, освободишь место в 
шлюпке для обоих, сам погибнешь, а справятся ли они со шлюпкой? Нет, на этот 
заковыристый вопрос ответ куда сложнее, если он вообще существует – с точки 
зрения человеческой этики. Другое дело Полярный Закон: «Спасай товарища, если 
даже сам можешь при этом погибнуть. Помни, что жизнь его всегда дороже твоей» – 
вот с этим ни поспоришь, тут всё ясно.
А произвёл впечатление тот вопрос потому, что передо мной возникла точно такая 
же дилемма: кого в первую очередь спасать, эту пару или другую? И я без всяких 
размышлений и колебаний сделал выбор, хотя никогда не забуду двух других лиц, 
умирать буду – не забуду… Но о выборе своём тоже никогда не пожалею.
Вот и попробуй отрешись от всего земного…

В нашу жизнь Ольга не вошла, а ворвалась, когда мы ещё учились в восьмом классе.

Вдруг появилась новенькая – коротко остриженная, вызывающе гордая и дерзкая 
девчонка, которая, не тратя ни одной перемены на изучение обстановки, с ходу 
начала всеми командовать и за какую-то неделю прибрала класс к рукам – и 
мальчишек и девчонок. Точно определив лидеров – Диму, Славу и меня, новенькая, 
буквально загипнотизировав класс, чрезвычайно быстро, так, что мы не успели 
опомниться, сбросила нас с пьедестала. Её насмешки были остроумнее наших, 
суждения свободнее и оригинальнее, познания неожиданно широкие – она уже