пытай, что знал, то сказал.



Добавление капитана Рагозина к рассказу старшего сержанта Лаврова

– Он тебе самого интересного не рассказал! Я тогда уже штаб развернул, меня на 
части разрывали, начальство со всего города прибыло, но хоть уголком глаза, а 
смотрел, такое не часто увидишь. Дело было так. К окнам, которые над козырьком 
центрального входа, автолестнице не добраться – ступени от входа вниз идут, 
машине никак не развернуться. Так что на этой вертикали спасать можно было 
только с козырька. Про первых Лавров тебе рассказал, а про двоих человек с 
девятого этажа, которые готовились прыгать, промолчал. А медаль, между прочим, 
ему именно за этих двоих дали! Они стояли на подоконнике девятого, мужчина и 
женщина, их фамилии можно установить, из скульптурной мастерской, кажется. Как 
сейчас вижу: мужчина одной рукой держится за раму, другой женщину обнимает, оба 
кричат, вот-вот прыгнут… Знаешь, иные так и поступают – лучше об асфальт, чем 
гореть, не выдерживает человеческая психика. А на этой вертикали между седьмым 
и девятым этажами окон нет, есть только декоративный карнизик чуть повыше 
седьмого. И вот что эти ребята придумали: Лавров вскарабкался на карнизик, 
встал во весь рост и забросил штурмовку на девятый – удлинил её, можно так 
сказать, своим телом! За ним поднялся и Лиховец, полез, как циркач, на 
штурмовку, поднялся к тем двоим и стал их осторожно спускать. Цирковой трюк, но 
без страховки! Представляешь? Стоит на узком карнизике Лавров, как живая 
кариатида, на вытянутых руках держит штурмовку, по ней спускаются люди, с 
нижней ступеньки переступают на плечи Лаврова и по нему сползают вниз… Не видел 
бы своими глазами, ни за что бы не поверил. А ведь было, было! Из того, что 
видел на Большом Пожаре, сильнее всего и врезалось в память: кариатида-Лавров, 
Вася, когда тебя на крышу поднимал, и Коля Клевцов с его цепочкой.



Рассказ сержанта Володи Никулькина, записанный с его слов Ольгой

– Вы, Ольга Николаевна, восторженный человек: Лавров герой, Лиховец герой… 
Какие они герои, мы просто свою зарплату отрабатываем. А вот лавровый венок, 
так и запишите, нужно надеть на лысину Ивана Иваныча Потапенко. Можете сами 
расколоть Нефертити, он сейчас на пенсии «козла» забивает, а но хотите его от 
«козла» отрывать – пожалуйста, расскажу. На стоянке у правого крыла Дворца было 
штук шесть-семь машин, один «Жигуль», помню, ещё без номера, новорожденый, да и 
остальные машины при нашей бережливости ещё до внуков побегали бы. Но 
автолестница не коляска, ей простор нужен. В докладных было написано, будто 
лейтенант сказал: «Сбрасывай их к чертовой бабушке!», но если по секрету, 
строго между вами, то сказано было истинно по-русски, лично я, как человек, 
воспитанный на книгах Тургенева, не берусь даже воспроизвести. У Нефертити 
глаза шарами: как это – сбрасывай, а кто собственникам машин платить денежки 
будет? Тогда лейтенант коротко и ясно, что не всякий интеллигент поймёт, 
повторил задачу, Нефертити усвоил, с ходу рванул и расчистил стоянку от машин. 
Потом много шуму было, Нефертити даже похудел, пока не наступил полный 
хеппи-энд: полковник отбил и лейтенанта и Нефертити – Госстрах оплатил.
Теперь про нашу тридцатиметровку. Вот публика думает, что раз от земли до 
девятого этажа как раз тридцать метров, то лестница до него и достанет. А где, 
спрашивается, геометрия, Эвклид и Лобачевский? Училась публика в школе или она 
на уроках в морской бой играла? Лестницу-то не установишь вертикально, а 
максимум под углом 75 градусов, то есть от силы на высоту восьмого этажа. Вот в 
столице, говорят, есть шестидесятидвухметровка, такая, как в картине «Безумный, 
безумный и ещё раз безумный мир» – помните, она вращалась, и люди с неё слетали,
 очень смешная ситуация для зрителя, уплатившего полтинник. Так будь у нас та 
лестница или хотя бы пятидесятиметровка, а она через пятнадцать минут приехала, 
мы бы с ходу поснимали кучу народу.
Прошу прощения за уход в сторону, продолжаю про Потапенко. У Ивана, может, 
крупные нелады с юмором, но зато дело своё он знает лучше любого профессора: в 
одну минуту привёл в устойчивое рабочее положение лестницу и за полминуты 
запустил колена к небу, откуда я вынес на свежий воздух одну красивую даму.
Слева, в трёх метрах, кричал из окна мужчина, фамилию не спросил, документов не 
смотрел; ору в переговорное устройство Потапенко – двигай меня к этому товарищу,
 а Потапенко руками машет – запрещено по наставлению маневрировать лестницей с 
находящимися на ней людьми, ибо люди, в данном случае я, могут невзначай 
сорваться и откинуть сандалии; я ему несколько слов, он сманеврировал, и я 
принял этого мужчину, которого уже хорошо припекло… Дальше было однообразно и 
для вас, Ольга Николаевна, скучно: маневрировали, снимали людей, лезли в 
помещения и прочее. Не скучно?.. Помню, из одного окна дым столбом, штора 
свисает, а на шторе, как груша, девчонка лет шестнадцати, чёрная, что 
негритянка, из последних сил держится. Я её подхватил, поставил на лестницу, а 
она: «Это я вам звонила, я Валя! Чего уставился? Люди там, в соседнем зале!» 
Я-то уставился на неё потому, что волосы у неё обгорели, но молчу, киваю, 
работаю стволом в окно, включаюсь в КИП и лезу в помещение. «По дыму» работать 
– последнее дело, нужно очаг горения найти, а как его найдёшь, если ни черта не 
видно? Пробираюсь в коридор – мама родная, лучше бы я с тобой дома сидел и 
смотрел телевизор! С фонарём в шаге ничего не видно – дым да огонь, и с какой