благородной сединой на висках, с лицом и манерами спикера палаты лордов, шептал 
своей супруге: «Видела, как Банишевский саданул по воротам? Точно гвоздь 
заколотил – в девятку!»
Я немного успокоился. Началась музыка – и сотни ушей обратились к оркестру, как 
лепестки роз к солнцу. Первые десять минут я высидел довольно спокойно: 
сосчитал музыкантов, отдельно мужчин и женщин, заметил, что первая скрипка 
похожа на коменданта нашего студенческого общежития, и сообщил об этом брату. 
Он не реагировал. Тогда я написал ему записку с этим наблюдением, но брат, не 
читая, сунул ее в карман. Мне стало обидно, и я начал оглядываться, чтобы 
разыскать хоть одного нормального человека. На меня зашикали. Через минуту я 
понял, что умираю от скуки, и шепотом предложил брату сыграть в «морской бой», 
но он сделал страшные глаза и вновь повернул свои локаторы к оркестру. И в этот 
трагический для меня момент я заметил, что «спикер палаты лордов» осторожно 
листает футбольный календарь. Мы быстро нашли общий язык и провели бы полтора 
часа вполне сносно, если бы не супруга «лорда». Она забрала календарь и сунула 
его в редикюль, после чего «лорд» сразу свернулся, как прокисшее молоко на 
плите. И тут древний инстинкт самосохранения подсказал мне единственный шанс на 
спасение. Я встал и величественно удалился, как Наполеон, подписавший акт об 
отречении.
Вы не поверите, но уже через месяц после концерта я был совершенно здоровым 
человеком, если не считать легкого нервного тика, от которого избавился года 
два спустя. Врачи нашли в моем потрясенном симфонией организме какие-то скрытые 
резервы, а молодость, сибирские пельмени и угроза остаться без стипендии 
сделали остальное. Разумеется, с тех пор я принес Большому залу консерватории 
прибыли не больше, чем полное лунное затмение, но я не настолько глуп, чтобы во 
всеуслышание болтать об этом. Я просто сделал для себя кое-какие выводы, 
которыми готов поделиться.
Начну с наиболее драматической коллизии. Допустим, чрезвычайные обстоятельства 
(весна, любовь и прочее) привели вас в концертный зал. Здесь есть несколько 
основных вариантов. Если вы сидите особняком, то все в порядке. Хорошая, умная 
книга, журнал с кроссвордом – и полтора часа пролетят в пять минут. Но если 
рядом с вами любимая и к тому же меломанка – выход только один. Миниатюрный 
транзисторный приемник с наушником-раковиной – и вы спасены. Пока любимая в 
молитвенном экстазе изнемогает от наплыва чувств, вы слушаете репортаж о 
футбольном матче. В этой ситуации важно не потерять бдительность и не заорать: 
«Гол!» Ваш восторг может быть неправильно понят окружающими.
Если же Провидение спасло вас от концерта, все становится проще. Можно 
вызубрить наизусть два-три такта из популярной сонаты и при случае насвистывать 
их с глубокомысленным видом. Эффект удваивается, если вы при этом будете 
вертеть в руках корешки от билетов на концерты (раздобыть их не так сложно),
Чрезвычайное впечатление производят и такие фразы: «Я полагаю, что 
интерпретация Ваном Клиберном Третьего концерта для фортепьяно Рахманинова 
весьма оригинальна. А вы как считаете?» Или: «Мравинский изумительно владеет 
оркестром. Не так ли?» Я знаю парня, который одной такой фразой, сказанной 
дежурному по вокзалу, добился плацкартного места в переполненном поезде.
Вот таким образом. Если вы со мной не согласны – выпутывайтесь сами как хотите. 
Только потом не говорите, что я не предупреждал.



ПАЛЬМА

В студеный морозный вечер мы возвращались домой. В школе топили жарко, но за 
какие-нибудь две минуты наши тела растеряли школьное тепло. Мы влетели в 
подъезд холодные, как пельмени.
– Собака! – закричал брат, роняя портфель и нагибаясь над черным комком. – 
Живая собака!
На полу, дрожа каждой шерстинкой, лежала черная дворняжка с белым пятном на лбу.
 Она была чужая – в рабочем поселке мы ее никогда не видели. Какое собачье 
счастье занесло ее в наш подъезд, мы так и не узнали. Она лежала на холодном 
полу, и в ее потускневших глазах была смертная тоска.
Брат расстегнул пальто и сунул собаку под пиджак.
– Ух как замерз, песик! Погрейся, песик.
И тут произошло то, что я не забуду. Собака потянулась и лизнула брата в щеку. 
И такая неземная благодарность светилась в ее глазах, такая безумная надежда на 
спасение, что нас буквально перевернуло. Мы посмотрели друг на друга и молча 
направились в квартиру.
Дальше прихожей нас, конечно, не пустили. Вы ведь хорошо знаете, что в таких 
случаях говорят взрослые: «Чтоб духу ее здесь не было!»
Черный комок лежал на циновке у двери, ожидая приговора. И мы приняли бой. Мы 
кричали, плакали и молили. Мы лезли вон из кожи, уверяя, что будем хорошо 
учиться, ходить каждый день за хлебом и прибирать свою комнату. Мы могли бы 
пообещать звезды, если бы знали, что они смягчат родительские сердца.
– Чтоб духу ее здесь не было!
Черный комочек дрожал у двери. Я мог только молить и рыдать – участь слабых. Но 
брат был старше и мудрее меня. Недаром через много лет он стал ученым. Он 
перестал хныкать и обещать. Он подумал и сказал:
– Хорошо, собаку я унесу. Но я не выброшу ее на снег, чтобы она замерзла перед 
нашим окном, этого вы не дождетесь. Я уйду вместе с ней и буду греть ее под 
пальто.