наслаждения получаешь от чтения этих произведений! Меня просто поражает 
стремление Лессинга в этих драмах к художественной правде, к мотивировке 
действий, к правдивому изображению характеров. Вы помните его аллегорическую 
притчу о трех кольцах в „Натане Мудром“?»
Я с удовлетворением уловил исполненный безмерного уважения взор Зинаиды и 
продолжал сыпать трескучими фразами.
Я чувствовал себя первостатейным подлецом. Интересно, как относятся к своей 
совести начинающие фальшивомонетчики? Но мне и в эту, и в последующие встречи 
доставляло непростительное удовольствие видеть, как чуть-чуть колеблется 
уверенность Зинаиды в том, что квалифицированный библиотекарь – а она не без 
основания себя таковым считала – знает литературу лучше остальных смертных.
Но чем ближе мы становились, тем больше меня угнетало сознание того, что мои 
книжные познания – бенгальские огни. Простит ли мне Зинаида это надувательство? 
Беспокоило меня и то, что в последнее время она стала какой-то замкнутой. Может 
быть, легкая зависть?
А вскоре наступила развязка. Однажды я пришел в библиотеку, преисполненный 
мужественной решимости объясниться и разоблачить себя до конца. Выписывая 
восьмерки от волнения, я переступил порог и за книжной стойкой увидел 
незнакомую девицу. На мой недоуменный вопрос девица ответила, что Зинаида 
уехала, а куда, она не знает.
Дома меня ждало письмо: «Мне представилась возможность перейти на другую работу.
 Прощаюсь заочно, иначе поступить не могла. Я долго надеялась, что ты 
прекратишь эту мистификацию, но, увы, не дождалась. Оставляю тебе свой 
экземпляр твоей любимой книги, я теперь на нее не могу равнодушно смотреть. 
Зинаида».
Я вскрыл пакет. В нем лежали «Очерки по истории западноевропейской литературы».
Когда я обрел способность двигаться, то отнес Николаю оба экземпляра «Очерков». 
Я выразил надежду, что Николай найдет им такое место, где они никогда не 
попадутся мне на глаза. Николай обещал.
– Теперь вас не должно удивлять, – заключил Борис свой рассказ, – почему я, не 
прочитав ни одного романа Бальзака, имею о нем весьма квалифицированное 
суждение. Но с тех пор я стараюсь восполнять пробел в своих знаниях более 
основательным путем. Однако, – спохватился он, взглянув на часы, – мы должны 
спешить, магазин скоро откроется.



БЕЗВЫХОДНЫХ ПОЛОЖЕНИЙ НЕ БЫВАЕТ

Николай – мой большой и хороший друг. Он очень много для меня сделал. Начну с 
того, что он отговорил меня писать лирические стихи. Николай выудил меня из 
реки в тот момент, когда я уже подводил последние итоги своего жизненного пути. 
Николай научил меня стирать носки, жить на стипендию и болеть только за команду 
«Динамо». Трудно перечислить все то, что сделал для меня Николай за десять лет 
нашей ничем не омраченной дружбы.
Но у моего друга есть один непоправимый недостаток: он женат. Не подумайте, что 
я против брака, детей и прочих прелестей. Упаси бог! Я был только против того, 
что Николай женился на Тане, на той самой Тане, которая за пять лет совместной 
учебы в институте так часто приводила меня в неистовство. Она установила для 
Николая военную дисциплину, без ее увольнительной мой друг не мог выйти за 
пределы общежития. На футбол мы могли пойти только вместе с ней. Если вы 
спросите, крепкие ли у меня нервы, то я отвечу, что сидел рядом с Таней на 
футболе девяносто минут и не сошел с ума. Николай до сих пор убежден, что моя 
нервная система может вызвать зависть у робота в заводской лаборатории.
На четвертом курсе Таня сказала Николаю, что принимает его предложение (клянусь,
 что Николай никакого предложения не делал!), и вышла за него замуж.
С этого началось. Первым делом муж был поставлен в известность, что один мой 
вид вызывает у нее пляску святого Витта, а каждое свидание Николая со мной 
отнимает у нее пять лет жизни. Я с энтузиазмом занялся арифметическими 
выкладками и решил, что десяток прогулок – и Николай вновь будет холост. Увы! С 
тех пор мы с Николаем встречались добрых тысячу раз, но у Тани за эти годы я не 
припомню даже легкого насморка.
Для характеристики Тани следует добавить, что она красива, неглупа и выданный в 
торжественной обстановке диплом инженера-технолога считала недоразумением. О 
работе она и слышать не хотела. Цель своей жизни она видела в том, чтобы 
правильно воспитать своего сына Коку, четырехлетнего дьяволенка, которого 
никогда не покидала неутолимая жажда разрушения. Кока целый день бродил по 
квартире, разыскивая хрупкие, заранее им приговоренные к уничтожению предметы. 
У него был непостижимый нюх на чернила. День, когда он мог опорожнить 
чернильницу на что-нибудь из одежды (желательно новой и светлой), был для него 
праздником. Кока не был лишен чувства юмора. Однажды он выпросил на минутку у 
одного доверчивого гостя часы и побежал на кухню пропускать их через мясорубку. 
Гость долго вопил что-то насчет того, что часы ему дороги как память и он 
никогда не простит себе, что зашел в этот дом.

В отношении своего семейного очага Николай проводил позорную политику уступок и 
безоговорочных капитуляций. Лишь одного Таня так и не смогла добиться: 
охлаждения ко мне. Наши прогулки, правда, были запрещены раз и навсегда, и нам 
приходилось беседовать дома под ее леденящим взглядом.
Но вскоре все изменилось. Дело в том, что мы с Николаем решили конструировать