|
на свете под той самой луной, о которой писал Экклезиаст. Человечество прошло
путь от пещерных рисунков до полотен Рафаэля, от стрел до реактивных самолетов,
от звериных шкур до плащей «болонья». А вершины Памира остались такими же,
какими были в те времена, когда в океанах, покрывавших землю, еще не появился
прародитель жизни – первый белок. Хотя по разным причинам мне не удалось в то
время побывать на Памире, но думаю, что дело обстояло именно так.
Высота – пять тысяч метров. Я сидел между командиром корабля и вторым пилотом и
не отрываясь смотрел и смотрел.
– Москва, – кивнув налево, сказал командир.
Я сочувственно взглянул на него: видимо, и на привычных людях сказывается
кислородное голодание.
– Москва, – повторил командир. – Так мы называем эту вершину на хребте Петра
Первого.
Я поклонился Москве и Петру Первому. Остроконечные белые шапки вонзались в небо.
Безжизненное безмолвие… И только где-то далеко внизу кое-где мелькали зеленые
полоски. И казалось, что они – это случайное, что единственно сущее – это горы,
непостижимо огромные каменные тела, словно сошедшие с иллюстраций к
фантастическим романам. Командир показал вниз, где скрещивались две причудливые
черные полоски. Это сливались реки Вахш и Сурхоб, и вниз стремился уже один
бурный Вахш, чтобы дать ток будущей Нурекской ГЭС и вместе с родным братом
Пянджем образовать Амударью.
Навстречу летит крохотная стрекозка. Наш самолет покачивает крыльями и, сделав
встречному Ан-2 этот изящный реверанс, берет курс на Пяндж. И мы летим в долине
этой реки. Налево – Советский Союз, направо – Афганистан. Два мира, разделенные
серо-зеленой полоской стремительного, полноводного Пянджа… Два крохотных
спичечных коробка – это одна из самых высокогорных в стране метеостанций.
Привет, друзья! Спасибо за погоду!
Горы, щетинясь зубчатыми пиками и острыми гранями, вонзаются в небо рядом с
самолетом. Мы летим совсем рядом с ними. Это величественно, торжественно и
немножко страшно.
– Погодите, – усмехается командир, – впереди еще Рушанское окно. А сейчас,
между прочим, налево – пик Коммунизма.
Все грандиозное, из ряда вон выходящее всегда волнует, и минут десять я как
завороженный провожал глазами это чудо природы, величайшую горную вершину нашей
страны. Все никло перед этим семи– и пятикилометровым исполином, даже
экзотическая гора Верблюд, действительно очень похожая на популярное животное,
даже ледник Медвежий, который недавно расшалился и унес с Ванчского аэродрома
ночевавший там самолет.
– Говорят, где-то в этих местах прогуливался со своей компанией головорезов
Александр Македонский, – прерывает мои размышления командир.
Я внимательно посмотрел вниз, но, честно признаюсь, следов легендарного
завоевателя мне обнаружить не удалось. Видимо, их занесло снегом.
Мы летим по ущелью реки Пяндж. Здесь – шутки в сторону, оба пилота серьезны и
сосредоточенны. Один неосторожный поворот штурвала, и возможен «поцелуй с
горой». Сжатый с двух сторон каменными массивами, красавец Ил-14 кажется
хрупкой детской игрушкой.
– Рушанское окно, – слышу я голос командира. Теперь я понимаю, почему на Памир
нельзя лететь, если на воздушной трассе хоть одно облачко. Самолет стремительно
несется между скалами, едва, кажется, не задевая их плоскостями. Это длится
минуту, это длится вечность.
Еще минут десять – и самолет идет на посадку. Простая земляная площадка, раза в
два больше футбольного поля, – это и есть транспортное сердце Памира –
Хорогский аэродром. Навстречу бросаются встречающие. Я пожимаю руки пилотам,
мужественным людям, для которых эти экзотические перелеты – обыкновенная работа.
Такова дорога на Хорог.
МЫ ОТПРАВЛЯЕМСЯ В ПУТЬ
Виктор Никифорович, мой гостеприимный хозяин, на прощанье сказал: «Мальчик,
вздохнув с облегчением, немедленно превращается в самого обыкновенного
дьяволенка».
Так вел себя и наш «газик». Он степенно выехал за ворота, высококультурно
прокатился еще метров двести и, оказавшись вне поля зрения начальства, рванулся
вперед со скоростью тысяча километров в час.
– Наконец-то поездим по-человечески, – радостно заявил Витя.
– С ветерком, – восторженно поддержал Миша.
– Но все-таки… – назидательно начал я.
– Когда в Москве шофер нарушает правила движения, его штрафуют. На Памире к
такому шоферу относятся по-иному: ему ставят памятник. Вопросы есть?
Экипаж машины ГАЗ-69 – водитель Виктор Зеленцов, механик-фотограф Михаил
Дмитриев и старшой – корреспондент Владимир Санин – восприняли напутствие
по-разному. Водитель Витя погладил баранку, ухмыльнулся и подмигнул фотографу.
Фотограф Миша погладил свой «Киев» и подмигнул водителю Вите. Что же касается
меня, то я слегка встревожился и твердо решил не спускать глаз со спидометра.
Я близко знаю одного хорошо воспитанного мальчика, который с умильной
физиономией выслушивает распоряжения и послушно отвечает: «Да, папа. Конечно,
|
|