впечатление.
– Самому младшему, Андрейке, всего два месяца, а он уже вовсю пользуется 
техникой, – хвастает он. – Алексей, мой сын и тезка, одержим идеей выращивать 
Андрейку на свежем воздухе, днём и ночью коляска на балконе, а в коляске 
микрофон, и когда Андрей Алексеевич хотят перекусить или совсем наоборот, его 
вопли разносятся через колонки по всей квартире. Музыка, Вадиму Сергеичу такую 
и за сто лет не написать!
Мама даже извелась от нетерпения – так ей хочется поведать, каким смышленым был 
я во младенчестве.
– Когда Максиму было всего два годика, – ухватившись за паузу, начинает она, – 
ой, что я говорю, полтора! Он…
– …обыграл в шахматы Ботвинника, – подсказываю я. – Алексей Игоревич, простите 
за нескромный вопрос, вы очень дружны с Вадимом Сергеичем?
– …он был таким же невоспитанным, как и сейчас, – сухо констатирует мама. – Он 
собрал все тапочки в коридоре, а мы жили в большой коммунальной квартире, и 
утопил их в ванной!
– Гм… я бы так категорически наши отношения не определил, – с некоторым 
смущением говорит Алексей Игоревич. Просто случай сделал нас соседями по номеру.
 К тому же, честно признаюсь, к музыке довольно равнодушен, в особенности к 
эстрадной её разновидности, и когда Вадим Сергеич не без гордости сообщил, что 
сочинил тридцать две песни, я про себя подумал, что лучше бы он посадил 
тридцать два дерева и породил столько же детей!
Алексей Игоревич смеётся, и мы вместе с ним. Он грузный, весёлый и добродушный, 
в нём есть что-то детское – чёрточка, которая делает взрослых людей на редкость 
симпатичными.
– А Вертинский? – с лёгкой обидой спрашивает мама. – К нему-то, надеюсь, вы 
равнодушия не испытываете?
– Да, конечно, – торопливо соглашается Алексей Игоревич. Я о нём много слышал.
– О нём? – У мамы вытягивается лицо. – Вы хотели сказать – его? Вертинский не 
зависит от вкусов, он – лучший из лучших! Я сейчас поставлю вам пластинку, и 
вы…
Алексей Игоревич без всякого энтузиазма смотрит, как мама хлопочет у 
проигрывателя.
– Если вы сейчас же не расхвалите Вертинского, – вполголоса говорит Надя, – 
пельменями в этом доме вас больше кормить не будут.
Мама у меня максималистка, она раз и навсегда определила для себя вершины: 
лучший роман – «Мастер и Маргарита», лучшее стихотворение – «Враги сожгли 
родную хату», лучшая невестка – Надя, лучшим сыном мог бы стать Максим, если бы 
упорно работал над устранением своих недостатков.
– Замечательно, – вслушиваясь, неуверенно бормочет Алексей Игоревич. – Хотя, 
честно говоря, я думал, что Вертинский мужчина.
– Максим, подай очки, я стала совсем слепая, – жалуется мама. – Вот же он! А 
Русланову мы поставим потом, Алексей Игоревич, её тоже нельзя сравнить с 
некоторыми современными кривляками, которые чуть ли не нагишом пляшут у 
микрофона.
И тут до нас доносится отдалённый рокот, будто мимо пролетает реактивный 
самолёт.
Мы точно знаем, что никакого самолёта здесь нет и быть не может.
Мама замирает у проигрывателя с пластинкой в руках.
Мы бросаемся к окну. В километре слева поднимается снежное облако.
– Третья пошла, – догадывается Олег, и я мгновенно вспоминаю, что в доме №23 
забаррикадировалась одна семья.
– Надя, собирайся, – говорю я. – Извините, Алексей Игоревич, дела.
С этой минуты мы с Муратом становимся единомышленниками. Если бы это произошло 
на несколько часов раньше…
Монти Отуотер совершенно прав: люди – более сложная проблема, чем лавины.



Из конспектов Анны Федоровны

Мама начала свои записи с того времени, как я стал профессиональным лавинщиком. 
Сначала я относился к ним иронически, так как был уверен, что пороху у мамы 
хватит на месяц-другой, но затем вынужден был склонить голову перед её 
подвижничеством. Вот уже семь лет мама выискивает во всей доступной литературе 
связанные с лавинами эпизоды, систематизирует их, записывает суждения 
лавинщиков об их деятельности – словом, как льстиво возвестил мамин любимчик 
подхалим Гвоздь, стала «нашим лавинным Пименом».
Будучи не слишком глубокими, мамины познания о лавинах энциклопедически обширны,
 в этом отношении она может любого из нас запросто уложить на обе лопатки; даже 
Юрий Станиславович, казалось бы, знавший о лавинах всё, во время своих наездов 
в Кушкол не чурался наводить у неё справки. Я же из маминых конспектов черпаю 
иллюстративный материал для лекций, да и сейчас, когда пишу эти заметки, то и 
дело листаю общие тетради, заполненные аккуратным маминым почерком. Зная, что я 
к ним часто обращаюсь, мама время от времени вкрапливает в текст назидания, 
имеющие большое воспитательное значение, вроде «Главный враг лавинщика – это 
легкомысленные вертихвостки из туристок» или «Лучший помощник лавинщика в его 
нелёгкой жизни – умная и преданная жена, как у Монти Отуотера».
Интересы повествования побуждают меня обратиться к маминому труду и сделать ряд 
выписок. Конечно, квалифицированным лавинщиком читатель не станет, да ему это и