и в дальнейшем она не отчитывалась в своих поступках.
Наутро, уловив взгляд Алексея, она сказала:
– Вижу в твоих глазах вопрос. Спрашивай.
– Нет, что ты, – смутился Алексей.
– Я у тебя какая?
Алексей, краснея, начал бормотать, что-то невнятное. Леля рассмеялась:
– Можешь по отвечать, по и меня ни о чём не спрашивай.
– Мне кажется, мы должны знать друг о друге все.
– Зачем?
– Я люблю тебя.
– Слишком быстро, милый. Ты мне правишься, но не больше.
В свои двадцать семь лет Алексей отнюдь не был монахом. Обзаводиться семьёй он 
пока не собирался. Родители, ревниво относившиеся к единственному чаду, заранее 
настроились против будущей невестки и, руководствуясь старой житейской истиной: 
«Сын не дочь, в подоле не принесёт», – были даже довольны, что сын не спешит 
жениться.
Но связь с Лелей осложнилась одним обстоятельством: Алексей впервые полюбил.
Леля была на два года моложе его, но уже успела пережить неудачное замужество и 
имела трехлетнюю дочь Зою – Зайку, очаровательное белокурое и темноглазое 
существо. Воспитывалась Зайка у живших по соседству дедушки и бабушки, которые 
души в пей не чаяли и полностью освободили маму от родительских хлопот. Леля 
забегала к дочке, баловала её часок-другой и не без облегчения уходила «в 
личную жизнь».
Работала Леля в газете и была на хорошем счёту, так как добывала материал там, 
где пасовали самые опытные репортёры: ей ничего не стоило взять интервью у 
самого высокого начальства или даже у тренера футбольной команды за полчаса до 
начала игры – подвиг, который могут оценить только журналисты. Все, в том числе 
и сама Леля, понимали, что дело не в особом её журналистском таланте, а в 
эффектной внешности, но красота, как пошутил один её коллега, у человечества 
котируется наравне с талантом, а оплачивается ещё выше.
Держалась Леля независимо. Стройная, спортивного склада молодая женщина, всегда 
аккуратно и модно одетая, она приковывала к себе мужское внимание. Коллеги 
пытались за ней ухаживать, но с течением времени бросали это бесперспективное 
занятие, потому что каждого очередного поклонника она выставляла на всеобщее 
посмешище. Одни поклонники сделали вывод, что «эта разводка – типичная рыба», 
другие предпочитали молчать, побаиваясь её предерзкого языка.
И Леля, оставленная в покое сослуживцами, жила в своё удовольствие. Чтобы не 
давать повода для сплетен, вращалась в далёком от журналистики кругу; дорожа 
своей свободой, избегала серьёзных связей. Поэтому Алексей, без памяти 
влюбившийся в неё, вскоре попал в немилость.
С другой стороны, она не хотела его терять: Алексей, цельный и чистый человек, 
принадлежал, по её мнению, к людям, в которых не было и тени пошлости.
Осознав, что взаимностью, он не пользуется, Алексей продолжал любить Лелю с 
достоинством, не унижаясь: ничем не обнаруживал ревности, не настаивал на 
свиданиях. Зато нашёл способ заставить саму Лелю искать встреч: уходил гулять с 
Зайкой, которая обожала «дядю Лёшу», и Леле, чтобы увидеть дочку, приходилось 
бегать по скверу и разыскивать их. Найдя, она сурово отчитывала Алексея, а тот 
говорил: «Зайка, с кем ты хочешь гулять, с мамой или с дядей Лёшей?» Зайка, 
конечно, кричала, что с дядей Лёшей, потому что он рассказывает интересные 
сказки, а мама только целует.
Леля могла лишь догадываться, чего стоила Алексею его весёлость и корректность, 
и понимала, что на полдороге он не остановится. Она привыкла к своему образу 
жизни, превыше всего ценила независимость и не желала с ней расставаться даже 
ради очень хорошего человека, каким, безусловно, был Алексей. Выходить замуж, 
погружаться в домашние заботы ей решительно не хотелось. Поэтому, исподволь 
готовясь к неизбежному объяснению, она искала такие слова, чтобы не ответить ни 
«да», ни «нет», чуточку обнадёжить Алексея, отправить его на год зимовать, а 
там видно будет. И когда тот разговор состоялся, Леля, сделав для виду паузу, 
сказала, что, быть может, примет предложение, если Алексей не пойдёт в 
экспедицию. Он долго молчал, а Леля, похолодев, ждала: а вдруг согласится? И 
облегчённо вздохнула, услышав:
– Ты в самом деле думаешь, что я такой подонок?
– Извини меня.
Он кивнул, и об этом неприятном эпизоде они больше не вспоминали.
В первые дни на «Оби» Алексей буквально не находил себе места, пока не 
познакомился с Валерой и не подружился с ним. К тому же Леля вскоре прислала 
тёплую радиограмму, из которой явствовало, что Зайка по нему скучает и ей, Леле,
 он тоже не безразличен. Эти несколько строк Алексей выучил наизусть, и хотя 
они Лелю ни к чему не обязывали, ему уже казалось, что она будет его ждать.
К этому времени относится и знакомство Алексея с походниками Гаврилова. 
Впоследствии Валера ему рассказывал, что приняли его с первого раза и 
единодушно – редкий у походников случай, обычно они долго «выдерживали» нового 
человека, прежде чем допустить его в свою среду. Даже Сомов, из которого слово 
было трудно вытянуть, и тот сказал: «Бери его в поход, батя, не промахнёшься. 
Не знаю, какой он врач, а выдюжит, точно говорю».
Поначалу Гаврилов отнёсся к Алексею с прохладцей и недоверием – красив, сукин 
сын, девки небось на шею вешаются, ну его ко всем чертям; но затем самокритично 
признал, что застарелая его неприязнь к красивым мужчинам в данном случае 
оснований под собой не имеет. Алексей понравился ему открытой улыбкой – плохие 
люди так не улыбаются, искренностью, юмором и совершенным неприятием цинизма –