чертовщина, тягач-то в порядке, пустяк для него двадцать пять тонн груза. Взял 
Игнат Леньку на буксир, одновременно рванули – та же история!
Стоп, разобраться надо, опасное это дело – вхолостую гусеницы крутить. 
Осмотрели сани, на которых лежала цистерна, потом взяли топоры и лопаты, начали 
вскрывать спрессованный чуть ли не до льда снег, докопались до полоза и 
обнаружили, что его стальная поверхность покрыта снизу каменно-твёрдыми буграми.
 Не сразу сообразили, что к чему, а поняли – руки у людей опустились.
Когда около двух месяцев назад пришли из Мирного на Восток-1, у Сомова, который 
тащил тогда эту проклятую цистерну, лопнул маслопровод. По инерции тягач прошёл 
ещё несколько метров и остановился, но те самые метры и оказались роковыми. 
Сани наехали на горячее масло, оно прикипело к полозьям и поставило цистерну на 
мёртвый якорь. Впрягись в неё пять тягачей, и то не сорвали бы с места, а если 
бы даже и сорвали, то без скольжения тащить за собой такой груз всё равно 
невозможно.
Не хотел Алексей выпускать Гаврилова из тепла, а пришлось – под честное слово, 
что разговаривать на морозе не будет. Два подшлемника батя надел, пуховый 
вкладыш из спального мешка на плечи накинул и вышел
– решать, что делать. Знаком остановил Леньку и Тошку, которые, подкопавшись, 
пытались зубилами сколоть масляные комки, осмотрел полоз, подумал и жестом 
указал на «Харьковчанку» – пошли, мол, проводить совет.
– Без этой цистерны до Пионерской не дойдём, – улёгшись опять в мешок, сказал 
Гаврилов. – Кто что думает?
– Перечерпать из неё соляр в одну из наших, – с ходу предложил Игнат. И тут же 
замотал головой:
– На двое суток делов…
– Отпадает, – сказал Гаврилов.
– А почему бы всё-таки не сколоть масло зубилами? – осмелился Тошка.
– Попробуем!
– Бессмысленная трата сил, – возразил Давид. – Может, сколоть кое-что и удастся,
 но скольжения всё равно не будет.
– Я тут подсчитал, – Маслов подсел к бате с листком в руке, – что если 
полностью заправим баки из этой цистерны и бросим её здесь, до Пионерской 
доползём. На пределе, но доползём.
– А пургу недели на две не подсчитал? – пробурчал Сомов. – С твоим подсчётом 
застрянем в полсотне километров от Пионерской и откинем без топлива копыта.
– Точно, откинем, – подтвердил Гаврилов. – Ну?
– Я за предложение Бориса, только с одной поправкой! – включился Ленька.
 —Заправимся до отказа, но бросим здесь, кроме цистерны, и какой-нибудь тягач. 
Тогда па остальные машины солярки хватит. Ну, как?
– Правильно! – поддержал Маслов. – Верняк!
– Я против, – решительно возразил Валера. – Дорога большая, всякое может 
случиться. Нельзя бросать машину, пока она на ходу. Не спортивно!
– Спорить не стану. – Ленька огорчённо развёл руками.
– Остаётся, сынки, одно… Как думаешь, Василий?
– П думать нечего, – отозвался Сомов. – Паяльные лампы.
– Вот это да! – радостно поразился Тошка. – Выдать Кулибину в награду окурок!
– Значит, решено, – гася оживление, вызванное напоминанием о куреве, подытожил 
Гаврилов. – Бери, Игнат, лампы и разбивай людей на бригады. Работать так: как 
масло разогреется , счищай, не теряя ни секунды, не то снова окаменеет. Под 
очищенную поверхность сначала подставляй чурку и лишь потом подкапывайся под 
следующий участок полоза, иначе сани с цистерной осядут – не вытащим. За дело, 
сынки!
Неприветливо встретила и совсем уж плохо проводила походников станция Восток-1. 
Пять часов длились проводы, и были это, наверное, самые трудные часы за весь 
поход.
На куполе всегда не хватает воздуха, а тут его словно вдвое разбавили и втрое 
высушили, ни влажности, ни кислорода в нём не осталось: да долю каждого 
пришлось слишком много резких движений, на куполе вообще противопоказанных. 
Чтоб подобраться к полозьям снизу, рубили в снегу глубокие траншеи – на это и 
уходили главные силы, а затем растапливали комки авиационными паяльными лампами.
 Задыхались от копоти, обжигались раскалённым маслом, сменялись каждые десять 
минут и шли в «Харьковчанку» – отдыхать и лечить ожоги. Дымились пропитанные 
соляром каэшки, отврати– тельно пахло палёным. Давид прожёг подшлемник и опалил 
бороду до кожи, у Маслова обгорели усы и веки. От дыма и копоти помороженные 
лица людей совсем почернели, чёрной была слюна и даже слезы из глаз казались 
чёрными.
Доработался до обморока Валера, потом снова хлынула из носа кровь у Сомова, и 
их обоих Алексей до работы больше не допускал. Остальных тоже шатало, но они 
пока ещё держались.
Игнат заметил, что ловчее других управлялся с лампой Тошка. Траншеи стали 
рубить узкие – на Тошку – и на этом сэкономили по меньшей мере час. Лампой 
теперь орудовал он один: раскалял масло и тут же счищал его ветошью. Пока 
другие готовили новую траншею, он успевал и дело своё сделать и отлежаться 
минут десять в «Харьковчанке», где за ним был организован особый уход. Алексей 
смазывал лицо и руки Тошки защитной мазью, давал микстуру, чтобы тот откашлялся,
 и поил горячим чаем. А Тошка, который стал главной фигурой, с комичной 
важностью принимал заботы, даже пошучивал, но под конец, когда почти вся работа 
была сделана, до того дошёл, что из-под полоза его за ноги вытаскивали.
Закончили, сдёрнули цистерну с места, убедились в том, что скользят сани 
нормально, и легли спать. В первый раз не разделись до белья и печь не загасили,