льше убеждался, что по-
явление Фролова возле штаба - не случайность. Он определенно, вне всяких
сомнений, приходил на свидание к Кольцову... Фролов и Кольцов, несомнен-
но, давно знакомы, и весь их сегодняшний разговор -  своеобразный  шифр.
Значит, Павел Андреевич совсем не тот, за кого себя выдает? Он  -  крас-
ный?..
   Но как в таком случае поступить ему, Юре? Рассказать о своих подозре-
ниях, догадках Щукину? Или же Ковалевскому? Но это означало бы безуслов-
но одно - Кольцова тут же арестуют. А заодно с ним Фролова и  Красильни-
кова. И наверное, расстреляют. Но разве может он причинить им  зло?  Эти
люди были всегда добры к нему, даже спасали от смерти!.. Только им в по-
следнее время самозабвенно верил он!.. Только им!..
   А может быть, следует объясниться с Павлом Андреевичем? Может, все не
так? И он развеет его подозрения? Но тогда Кольцов должен  будет  отдать
приказ об аресте Фролова и Красильникова!.. Что-то не выходит у него как
надо...
   Но ведь нужно передать Павлу Андреевичу письмо Тани. Он обещал  ей!..
А встречаться с Павлом Андреевичем ему сейчас не хотелось. Павел Андрее-
вич по его лицу поймет, что что-то случилось. Он умеет быть таким прони-
цательным!..
   И тогда Юра решил положить письмо в комнате Павла Андреевича на  вид-
ном месте. А сам ушел в город, чтобы не встречаться с ним до вечера.
   Конверт лежал на виду, поверх деловых бумаг, и Кольцов удивленно  об-
радовался коротенькой записке, вложенной в этот конверт. "Павел  Андрее-
вич! - прочел он. - Мы должны увидеться. Жду вас в пять пополудни в вес-
тибюле университетской обсерватории. Там мы сможем поговорить без  поме-
хи. Таня".
   Странно было теперь получать  письма...  Просто  люди  забыли  писать
письма, словно их было некому читать. Второй год шла гражданская  война,
и почтальоны понадобились для другого. И вот письмо! Ее письмо!
   Кольцов понимал, какая бездна лежит между ним и этой девушкой. Он  не
имеет права перед самим собой, перед своим делом на особые  отношения  с
девушкой из другого мира. Вот почему, когда Щукин запретил ему  видеться
с дочерью, Павел вдруг почувствовал облегчение: узел отношений, на кото-
рые он не имел права, разрубался помимо его воли.
   Но Таня не хотела смириться с этим решением отца,  она  звала  Павла,
наверное стыдясь этого, иначе зачем письмо? Сейчас и ему захотелось уви-
деть Таню, хотя бы для того, чтобы убедиться в том, что он  сможет  пре-
возмочь свое страстное искушение кого-то любить, кому-то верить...
   До пяти оставалось совсем немного времени, и, предупредив Микки,  что
он уходит, Павел Андреевич отправился на встречу с Таней.
   Массивное здание  университетской  обсерватории  безжизненно  глядело
бесчисленными окнами и казалось  совсем  безлюдным,  но,  когда  Кольцов
толкнул тяжелую дверь, она неожиданно легко подалась и в лицо ему  резко
пахнуло холодной сыростью.
   В огромном, погруженном в полумрак вестибюле было  необычайно  пусто.
За маленьким столиком, где обычно сидел служитель, -  никого.  Казалось,
только шаги Кольцова, только тонкое позвякивание его шпор жили сейчас  в
этом здании.
   Но вот где-то в глубине этой  пустоты  скрипнула  дверь,  послышались
легкие, стремительные шаги, и возле широкой мраморной лестницы,  поблек-
шей от времени и людского нерадения, показалась Таня.  Она  протянула  к
Павлу руки, и у него горестно сжалось сердце, когда он увидел осунувшее-
ся Танино лицо.
   - Я благодарю вас, Павел Андреевич, что вы отозвались на мою просьбу,
- тихо сказала она.
   - Таня, - одним дыханием позвал Кольцов и повторил громче: - Таня!
   И тотчас эхо подхватило это имя и понесло вверх, туда, откуда из  зе-
леноватого полумрака спускалась лестница и смутно виднелось что-то похо-
жее на антресоли. Там, вверху,  длинно  Проскрипела  дверь,  послышались
чьи-то торопливые шаги.
   Таня слабо ахнула и потянула Кольцова за руку к двери возле лестницы,
и они очутились в комнате, заставленной стеллажами и застекленными  вит-
ринами, в которых тускло мерцали старинные монеты и медали.
   Павел хотел что-то сказать Тане, но она приложила палец к губам, при-
зывая к молчанию. Потом громко позвала кого-то совсем по-свойски:
   - Владимир Евграфович! Профессор, где же вы?
   - Иду, Татьянка, иду, - отозвался старческий голос, и тут же Владимир
Евграфович вышел из-за перегородки. У профессора были длинные седые  во-
лосы, бессильно опущенные плечи и добрые, расплывчатые глаза.
   - Я рад познакомиться с вами, - едва слышно, каким-то музейным шепот-
ком вымолвил он, - очень рад, господин... -  профессор  с  бесцеремонной
естественностью привстал на цыпочки, заглянул Кольцову на погон, -  гос-
подин капитан, если я правильно разбираюсь в армейских чинах.
   - Совершенно верно. Капитан Кольцов к вашим услугам.
   - Очень рад! - Павел осторожно принял сухонькую руку,  словно  ветхий
свиток пергамента, с любопытством вглядываясь в источенное морщинами ли-
цо профессора.
   В это время ветер шевельнул штору - и беглый солнечный луч тонко про-
резался сквозь просвет и высветил одну из витрин, где переливно  заблес-
тела какая-то довольно крупная монета.
   - Да