астоящему,  вы  скажете
все, слышите? Но отсюда уже никогда не выйдете. Мы  не  освобождаем  ка-
лек... Подумайте об этом. - И, словно потеряв к машинисту и его помощни-
ку всякий интерес, Щукин подошел к двери и властно  позвал:  -  Надзира-
тель!
   - Здесь, ваше высокоблагородие! - Мгновенно появился на пороге надзи-
ратель и, еще не успев прогнать с лица  равнодушной  заспанности,  встал
навытяжку.
   - В тюрьму их! - громко скомандовал Щукин, показывая на арестованных.
   ...Домой полковник Щукин пришел поздно ночью. Был он усталый  и  хму-
рый, как бы вобрав в себя всю тяжесть дня. Он чувствовал, что и в разго-
воре с Кольцовым, и при допросе машиниста Кособродова он потерпел  пора-
жение. Но больше всего его удручали дурные предчувствия, что это  только
начало, что теперь он стал утрачивать власть над волей и судьбами людей.
И от этого Щукин почувствовал себя одиноким и беспомощным.
   Он взглянул на дверь, ведущую в Танину  комнату.  Под  дверью  лежала
желтая и тонкая, как соломинка, полоска света. Щукин в раздумье  остано-
вился, откашлялся и постучал.
   - Папа? - удивленно и, как показалось Щукину, недовольно спросила Та-
ня, приоткрыв дверь. - Уже очень поздно.
   - Прошу прощения, но ты ведь не спишь, - возразил Щукин. -  Нам  надо
поговорить, Татьяна! К тому же днем мне некогда. Так что  придется  тебе
выслушать меня сейчас.
   - Ну что ж... - спокойно  согласилась  Таня  и  отступила  от  двери.
Только сейчас Щукин заметил, что пальцы дочери выпачканы землей.
   "Видно, возится по ночам с цветочными горшками.  Какая  блажь!..  Вот
так и мать ее блажила... - подумал он с досадой. И внезапно сухо и сдер-
жанно сказал дочери:
   - Вчера ваш знакомый  капитан  Кольцов  ввязался  возле  ресторана  в
пьяную драку. Из-за женщины.
   В широко раскрытых глазах Тани мелькнуло удивление.
   - Дрался?.. Из-за женщины?.. Тут какая-то путаница. Ошибка...
   Таня не могла поверить в то, что обычно  сдержанный  и  обходительный
Кольцов может ввязаться из-за какой-то женщины в драку. А если это  слу-
чилось, значит, Павел Андреевич вынужден был поступить именно так.
   - Нет, Таня, никакой ошибки, - стоял на своем Щукин. - Поговорим спо-
койно.
   Дочь присела, безвольно уронив руки на колени. И  этот  мертвенно-по-
корный жест и медленно каменеющее Танине лицо вызвали в Щукине  глубокую
жалость, но он усилием воли отогнал ее и сказал дочери все,  что  считал
нужным сказать.
   - Вспомни, Таня, маму, - воззвал Щукин к самой чувствительной  струне
ее души, настойчиво подбирая проникновенные, убедительные  слова.  -  Ты
уже взрослая, Таня, и должна понять, что мы с  твоей  мамой  были  очень
разные люди. Да-да, разные! Но разве я ей запрещал жить по ее разумению,
воспитывать тебя так, как она считала нужным? Я уважал ее  склонности  и
взгляды. Точно так же и с тобой... - Он выразительно взглянул на дочь  -
Таня смотрела прямо перед собой, и глаза ее были странно недвижны,  лицо
- необыкновенно красивым и чужим. "Откуда у нее эта безбоязненная отчуж-
денность? - на мгновение испугался Щукин. - Не от слабости же! Тогда от-
куда? От любви? Неужели?" Но вслух, храня на лице маску строгого отцовс-
кого благодушия, продолжил: - Да, я никогда не  стеснял  твоей  свободы.
Долг - это не гнет. Мой долг и перед тобой, и  перед  Россией,  и  перед
всеми - это мой выбор... И все же есть вещи, которые  невозможно  допус-
тить. Понимаешь?.. И вот твои взаимоотношения с Кольцовым как раз я  до-
пустить никак не могу. Ибо этого я не боюсь  сказать,  -  Щукин  глубоко
вздохнул, - он человек низких душевных качеств. Ты знаешь мою жизнь, мой
характер, наконец. Мне всегда была ненавистна в людях распущенность.
   Таня быстро подняла голову, на ее лице вспыхнуло упрямство.
   - Он не может быть распущенным, папа! - горячо заговорила Таня. - Это
не так, это не так, уверяю тебя. Ну, пожалуйста, поверь мне. - Не  вста-
вая со стула, Таня вся подалась к отцу: - Позволь мне самой поговорить с
Павлом Андреевичем. Я уверена, он передо мной ничего не утаит.
   - Нет! - с силой произнес Щукин. - Я готов еще раз повторить, что ни-
когда ничего тебе не запрещал, что вмешивался в твою жизнь лишь в  край-
них случаях. А ныне я категорически запрещаю тебе видеться с  Кольцовым.
Если ты нарушишь этот запрет... ты уедешь отсюда. У меня нет иного выхо-
да. - Голос Щукина стал странно хриплым, губы плотно сжались,  и  теперь
перед Таней сидел не отец, а чужой человек с белыми, злыми, глазами...
   Таня сидела молча, опустив голову. Щукин несколько  раз  прошелся  по
комнате. Гнев его прошел, и сейчас он испытывал к дочери только жалость.
   - Таня! - Он подошел к Тане и с опаской, бережно тронул ее за  плечо,
но она отстранилась. - Поверь мне, моей любви к тебе, моему знанию жизни
и людей. Когда-нибудь ты скажешь мне спасибо, я уверен в этом... Спокой-
ной ночи! - Он пошел к двери и, уже выходя, обернулся.
   Таня сидела, все так же опустив голову. Лица - не было видно, а  поза
выражала бессилие. И все же Щукин не был уверен, что одержал победу  над
дочерью. Ему показалось, что он потерпел в этот густонасыщенный события-
ми день третье поражение...
 
 
   ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ВТОРАЯ
 
   Большая луна