ы  (инициалы его Д.М.К.Б.)  и,  насколько  я  знаю,  он
действительно  "жил своим мечом". Он и умер от меча  -- позднее, сражаясь на
Балканах, сражаясь в рядах не то сербов, не то болгар, хотя и те и другие не
католики  и не  джентльмены,  -- по крайней мере в том возвышенном, но узком
смысле, какой он придавал слову "джентльмен".
     Бедный Д.М.К.Б.!  "Американец,  католик и дворянин"  --  так  он  любил
характеризовать себя в минуты  лирических излияний. Интересно знать, водятся
ли еще в  Европе  такие джентльмены  с энергичным  лицом, изящным  и  легким
телом,  аристократической  осанкой, чарующими  светскими манерами и  мрачным
"роковым"  взором, -- джентльмены, которых кормит их  меч? Родные  Д.М.К.Б.,
кажется, разорились во время  гржданской войны и лет десять, а  то и больше,
скитались по Старому Свету.
     Вторым  по возрасту и мудрости в нашей компании  был Генри Ц.,  который
взбунтовался   против   непреклонной   строгости   своих   родных,    прочно
обосновавшихся,  если  память мне не изменяет,  в  одном  из респектабельных
предместий Лондона,  -- и вырвался  на свободу. Уважая  авторитетное  мнение
родни, он всем новым  знакомым  кратко  рекомендовался "беспутным шалопаем".
Никогда я не видывал более простодушный экземпляр блудного сына!
     Впрочем, его  родные  время  от времени милостиво посылали ему  немного
денег. Влюбленный в юг,  в Прованс,  в его  людей, его жизнь,  его  солнце и
поэзию, узкогрудый, высокий и близорукий Генри бродил по улицам и переулкам,
уткнув бледный  нос и  рыжеватые усики в раскрытую книгу, и его длинные ноги
далеко опережали туловище. Такая у него была привычка -- читать на ходу. Как
он ни разу не  свалился  с  обрыва или с  набережной в воду, или не слетел с
лестницы,--  для  меня  остается  загадкой.  Карманы  пальто  у него  всегда
оттопыривались, набитые карманными изданиями разных  поэтов. Когда он не был
занят чтением Вергилия, Гомера или Мистраля в парках, ресторанах,  на улицах
и в  тому  подобных общественных местах,  он сочинял  сонеты (на французском
языке) глазам, ушам,  подбородку,  волосам  и другим видимым прелестям одной
нимфы по  имени Тереза. Честность  обязывает меня сказать,  что то была дочь
некой мадам  Леоноры, хозяйки маленького кафе  для матросов в одном из самых
узких переулков старого города.
     Никогда  еще такая очаровательная головка с лицом точеным, как античная
гемма, и нежно-розовым, как лепесток цветка, не украшала девичьего тела -- у
Терезы, увы, несколько короткого и полного. Наш Генри с наивностью ребенка и
тщеславием  поэта читал ей  в кафе свои стихи.  Мы  ходили с ним  туда очень
охотно, чтобы хоть услышать смех божественной Терезы и  полюбоваться ею (под
бдительным оком мадам Леоноры,  ее матери). Тереза смеялась очень мило -- не
столько над  сонетами, которые она не  могла не оценить, сколько над говором
бедняги Генри, и в самом деле весьма своеобразным, напоминавши птичьи трели,
если птицы когда-нибудь поют заикаясь и в нос.
     Третьим членом нашего "синдиката" был  Роже  де ля  С.,  провансалец  с
наружностью скандинава, белокурый и ростом шесть футов, как подобает потомку
древних  скандинавов, рыскавших по морям. Властный, язвительно  остроумный и
всех презиравший, он носил в  кармане  трехактную  комедию,  а  в
груди  -- сердце,  разбитое безнадежной любовью к прекрасной кузине, которая
вышла замуж за богатого торговца шкурами и салом.  Роже  бесцеремонно  водил
нас к  ним в дом завтракать.  Я восторгался ангельским терпением этой доброй
женщины. Муж  ее  был  человек  миролюбивый,  с  большим запасом добродушия,
которое  он распространял  и  на  нас,  "друзей Роже".  Я подозреваю,  что в
глубине  души он бывал  ужасно  шокирован  этими нашествиями.  Но у них  был
карлистский  салон,  и поэтому  нас,  карлистов,  принимали  любезно.  Здесь
усердно  обсуждалась возможность  восстания  в Каталонии  в пользу Rey neto,
который только что перешел тогда Пиренеи.
     У дона  Карлоса,  вероятно,  было  много самых оригинальных сторонников
(такова  общая участь всех претендентов на  престол),  но среди  них не было
никого экстравагантнее и фантастичнее владельцев "Тремолино", которые обычно
собирались  в одной  из  таверн  на набережной  старого порта. Древний город
Марсель,  наверное,  со  времен первых  финикиян  не  видал  такой  странной
компании  судовладельцев. Мы  встречались,  чтобы обсудить  и наметить  план
действий перед каждым  рейсом  "Тремолино".  В  наших операциях участвовал и
один банкирский дом -- весьма солидное учреждение... Однако боюсь, как бы не
наболтать лишнего! Замешаны  тут  были  и  дамы (нет, право,  я  боюсь  быть
нескромным!),  дамы  всех сортов:  одни  в  таком  возрасте,  когда  уже  не
возлагаешь надежд на принцев, другие -- молодые и полные иллюзий.
     Одна из наших знакомых дам удивительно  забавно передразнивала в тайных
беседах  с нами разных высокопоставленных особ, к  которым  она беспрестанно
мчалась в Париж для переговоров об  участии в  нашем деле -- Рог е1 Rey! Ибо
дама была карлистка и притом баскской  крови.  В выражении ее задорного лица
было что-то львиное (в особенности когда она распускала волосы), а в груди у
нее  билось ветреное  сердечко воробья,  наряженного  в  красивые  парижские
перья, которые имели обыкновение скандальным образом  слетать  с нее в самые
неожиданные моменты.
     Она  так   замечательно  подражала  одному   очень  видному  парижскому
сановнику,   что  слушатели  (если   они  были  молоды  и  не  знали  забот)
покатывались  со смеху.  Она уморительно  представлял