икнул он, вытягивая шею и всматриваясь в темноту.
   - Ты думаешь, я сторожила  только  эту  одну  ночь!  -  сказала  она  с
каким-то грустным негодованием.
   Он говорит, что этими словами она словно нанесла ему удар.  Он  глубоко
вздохнул. Почему-то назвал себя мысленно ужасной скотиной  и  почувствовал
раскаяние; он  был  растроган,  счастлив,  горд.  Разрешите  еще  раз  вам
напомнить: это любовная история; об этом вы можете судить по  нелепости  -
не отталкивающей, но  экзальтированной  нелепости  всего  происходящего  и
этого разговора при свете факела, словно они пришли  сюда  специально  для
того, чтобы объясниться в присутствии притаившихся  убийц.  Если  бы,  как
заметил Джим, у лазутчиков  шерифа  Али  была  хоть  капля  мужества,  они
использовали бы этот момент для нападения. Сердце у него колотилось не  от
страха, - но вдруг ему послышался шорох в траве,  и  он  быстро  вышел  из
круга света. Что-то  темное,  неясное  скользнуло  в  сторону.  Он  громко
крикнул:
   - Корнелиус! Корнелиус!
   Последовало глубокое молчание: казалось, в двадцати футах уже не слышно
было его голоса. Снова девушка подошла к нему.
   - Беги! - сказала она.
   Старуха  приблизилась  к  ним;  ее  сгорбленная  фигура,   подпрыгивая,
ковыляла у края  светлого  круга;  они  услышали  ее  бормотанье  и  тихий
протяжный вздох.
   - Беги! - взволнованно повторила  девушка.  -  Они  испугались...  этот
свет... голоса... Теперь они знают, что ты бодрствуешь... что ты  большой,
сильный, бесстрашный...
   - Если это так... - начал он, но она его перебила:
   - Да, в эту ночь! Но  что  будет  завтра  ночью?  И  послезавтра?  И  в
долгие-долгие будущие ночи? Смогу ли я всегда сторожить?
   Голос ее оборвался, и это подействовало на него  так,  что  он  лишился
дара речи.
   Он говорил мне, что никогда не чувствовал себя таким  маленьким,  таким
бессильным; а храбрость... что толку в ней?  -  подумал  он.  Он  был  так
беспомощен,  что  даже  бегство  казалось  бесцельным,  и,  хотя   она   с
лихорадочной настойчивостью шептала: "Беги к Дорамину! Беги к Дорамину!" -
он понял, что спасение от этого одиночества, удесятерявшего все опасности,
он может найти только у нее.
   - Я думал, - сказал он мне, - что уйди я от  нее  -  и  всему  настанет
конец.
   Но так как они не могли вечно стоять посреди двора, он  решил  пойти  и
заглянуть в сарай. Он не подумал протестовать, когда  она  пошла  за  ним,
словно они были неразрывно связаны.
   - Я бесстрашный, да? - бормотал он сквозь зубы.  Она  удержала  его  за
руку.
   - Подожди, пока не услышишь моего голоса, - сказала она и, с факелом  в
руке, легко забежала за угол. Он остался один во мраке, повернувшись лицом
к двери:  ни  шороха,  ни  дыхания  не  доносилось  оттуда.  Старая  карга
застонала где-то за его спиной. Он услышал пронзительный, почти  визгливый
крик девушки:
   - Теперь толкай дверь!
   Он с силой толкнул, и  дверь  с  треском  распахнулась;  к  величайшему
своему изумлению, он увидел, что  низкий,  похожий  на  подземную  темницу
сарай освещен мертвенным колеблющимся светом.  Клубы  дыма  опускались  на
пустой деревянный ящик, стоявший посреди сарая; какие-то тряпки  и  солома
словно пытались взлететь, но только  слабо  шелестели  на  сквозняке.  Она
просунула факел между брусьями окна.  Он  увидел  ее  обнаженную  округлую
руку, вытянутую и неподвижную, державшую факел крепко, как в кронштейне. В
дальнем углу громоздилась почти до потолка  куча  старых  циновок,  больше
ничего не было.
   Джим объяснил мне, что был горько разочарован.  Его  стойкость  столько
раз подвергалась ненужным испытаниям; в течение нескольких недель ему  так
часто намекали на близкую опасность, что  теперь  он  ждал  облегчения  от
встречи с чем-то реальным, осязаемым.
   - Видите ли, это разрядило бы атмосферу хоть на два часа, -  сказал  он
мне. - Много дней я жил с камнем на сердце.
   Теперь он думал, что  наконец  увидит  что-то  реальное,  и  -  ничего!
Никаких признаков присутствия человека. Он поднял револьвер,  когда  дверь
распахнулась, но теперь рука его опустилась.
   - Стреляй! Защищайся! - крикнула снаружи девушка  надорванным  голосом.
Она, стоя в темноте и просунув руку до самого плеча в маленькое отверстие,
не видела, что делается в сарае,  и  теперь  не  смела  вытащить  факел  и
обежать кругом.
   -  Здесь  нет  никого!  -  презрительно  заорал  Джим  и  хотел  злобно
захохотать, но не успел; в тот самый момент, когда он  собрался  уйти,  он
поймал на себе  взгляд  чьих-то  глаз  в  куче  циновок.  Он  увидел,  как
сверкнули белки.
   - Выходи! - крикнул он с бешенством,  все  еще  неуверенный,  и  темная
голова - голова без туловища -  высунулась  из  кучи  -  странная  голова,
смотревшая на него  пристальным,  грозным  взглядом.  Через  секунду  гора
циновок зашевелилась, и  оттуда  с  тихим  ворчанием  выскочил  человек  и
бросился на Джима.  За  его  спиной  как  будто  подпрыгнули,  разлетелись
циновки: правая рука его, согнутая в локте, была поднята,  и  над  головой
виднелся  тусклый  клинок  кр