рый  он
держал в руке, обходит стол и направляется ко  мне;  его  стакан  с  пивом
стоит нетронутый.
   "Я ухожу", - говорит - и больше ни слова.
   "Еще нет и половины второго, - говорю я,  -  можете  урвать  минутку  и
покурить".
   Я думал, он говорит, что пора ему отправляться на работу.  Когда  же  я
понял, что он задумал, тут у меня руки так и  опустились.  Знаете  ли,  не
всякий день повстречаешь такого человека; парусной  лодкой  управлял,  как
черт; готов был в любую погоду выходить в море навстречу  судам.  Не  раз,
бывало, какой-нибудь капитан зайдет сюда и первым делом говорит:
   "Где вы это раздобыли  такого  морского  агента,  Эгштрем?  Сумасшедший
сорви-голова! На рассвете я еле-еле нащупывал дорогу, как  вдруг,  смотрю,
летит из тумана прямо  мне  под  ноги  лодка,  полузалитая  водой.  Брызги
перелетают через мачту, два перепуганных туземца сидят на  дне  шлюпки,  а
какой-то черт у румпеля орет: "Эй! Эй! Судно! Алло! Капитан! Эй! Эй! Агент
Эгштрема и Блэка первым говорит с вами! Эй! Эй! Эгштрем и Блэк. Алло! Эй!"
Расталкивает туземцев, кричит во все горло, позади рифы, налетает шквал, а
он орет мне, чтобы я ставил паруса, он введет меня в гавань. Не человек, а
черт. Никогда в жизни не видал, чтобы так обращались со шлюпкой. И ведь не
пьян, а? А когда  поднимется  на  борт,  -  вижу,  такой  тихий,  вежливый
парень... и краснеет, как девушка..."
   Говорю вам,  капитан  Морлоу,  когда  Джим  выходил  в  море  навстречу
незнакомому судну, никто не мог с нами соперничать. Остальным  поставщикам
только и оставалось, что удерживать старых покупателей, и...
   Эгштрем, видимо, был сильно расстроен.
   - Да, сэр. Похоже было на то, что он готов отправиться в  море  за  сто
миль в старой калоше, чтобы заполучить судно  для  фирмы.  Если  бы  фирма
принадлежала ему и нужно было ее еще на ноги поставить, он и то не мог  бы
сделать большего... А теперь вдруг... совсем неожиданно. Вот я и  подумал:
"Ого! Хочет прибавки жалованья... вот в чем тут дело".
   "Ладно, - говорю я, - незачем поднимать шум, Джимми. Скажите -  сколько
вы хотите. Всякое разумное требование будет удовлетворено".
   Он поглядел на меня так, словно старался проглотить что-то застрявшее у
него в горле.
   "Я не могу оставаться у вас".
   "Что за дурацкая шутка?" - спрашиваю я.
   Он покачал головой, а я по глазам его увидел,  что  он  как  будто  уже
ушел. Тут я на него накинулся и стал ругать.
   "От кого это вы бежите? - спрашиваю. - Кто вам пришелся  не  по  вкусу?
Что вас задело? Да у вас ума меньше, чем у крысы, - крыса и та не  побежит
с хорошего судна. Где вы думаете получить лучшее место, такой-сякой?"
   Уверяю вас, я его здорово отделал.
   "Эта фирма не потонет", - говорю. А он вдруг как подскочит.
   "Прощайте, - говорит и кивает мне головой, словно какой-нибудь лорд,  -
вы не плохой парень, Эгштрем. Даю вам слово, если бы вы знали причину,  вы
бы не стали меня задерживать".
   "Это, - говорю, - дурацкая ложь. Я знаю, чего хочу".
   Он так меня взбесил, что я даже расхохотался.
   "Неужели не можете подождать хоть минутку,  чтобы  выпить  этот  стакан
пива, чудак человек?"
   Не знаю, что это на него нашло; он как  будто  дверь  едва  мог  найти;
уверяю вас, капитан, забавное было зрелище. Я сам выпил его пиво.
   "Ну уж коли вы так спешите, пью за ваше здоровье из вашего же  стакана,
- сказал я ему. - Только попомните мои слова: если будете  продолжать  эту
игру, вы скоро убедитесь, что земля для вас слишком мала, - вот и все".
   Он бросил на меня мрачный взгляд и выбежал из комнаты, а  лицо  у  него
было такое, что хоть ребят пугай.
   Эгштрем с горечью фыркнул  и  расчесал  узловатыми  пальцами  белокурые
бакенбарды.
   -  С  тех  пор  так  и  не  могу  найти  порядочного   человека.   Одни
неприятности.  А  разрешите  спросить,  капитан,  как  это  вы   на   него
наткнулись?
   - Он был штурманом на "Патне" в то плавание, - сказал я, чувствуя,  что
обязан дать какое-то объяснение.
   С минуту Эгштрем сидел неподвижно,  запустив  пальцы  в  бакенбарду,  а
потом разразился:
   - А кому какое до этого дело, черт возьми?
   - Полагаю, что никому... - начал я.
   - И чего он, черт возьми, добивается, проделывая такие штуки?
   Вдруг он засунул в рот левую бакенбарду и, пораженный какою-то  мыслью,
воскликнул:
   - Черт! А ведь я ему сказал, что земля окажется слишком мала для него.



19

   Я вам рассказал эти два эпизода, желая  продемонстрировать,  что  он  с
собой проделывал на новом этапе своей жизни. Таких эпизодов было много,  -
больше, чем можно пересчитать по пальцам.
   Все они были равно окрашены той высокомерной нелепостью,  какая  делает
их глубоко трогательными. Бросать свой  хлеб  насущный,  чтобы  руки  были
свободны для борьбы с призраком, -  это  может  быть  актом  прозаического
героизма. Люди поступали так и раньше (хотя