разил я, ничего не понимая, но не  сводя
глаз с его лица. Я следил, как оно потемнело, словно  небо  перед  грозой:
тени незаметно набегали на него и таинственно  сгущались  в  тишине  перед
назревающей вспышкой.
   - Насколько мне известно, я не открывал  рта  в  вашем  присутствии,  -
заявил я, что соответствовало действительности.  Нелепая  стычка  начинала
меня злить. Теперь я понимаю, что в тот  момент  мне  грозила  расправа  -
настоящая кулачная расправа. Думаю, я смутно чувствовал  эту  возможность.
Не то чтобы он по-настоящему  мне  угрожал.  Наоборот  -  он  был  страшно
пассивен, но он нахмурился  и  хотя  не  производил  впечатления  человека
исключительной силы, но, казалось, свободно мог прошибить стену. Однако  я
подметил и благоприятный симптом: Джим как будто глубоко задумался и  стал
колебаться; я это принял как дань  моему  неподдельно  искреннему  тону  и
манерам. Мы стояли друг против друга.  В  зале  суда  разбиралось  дело  о
нападении и избиении.  Я  уловил  слова:  "Буйвол...  палка...  в  великом
страхе..."
   - Почему вы все утро на меня смотрели? - сказал наконец Джим. Он поднял
глаза, потом снова уставился в пол.
   - Вы думали, что все будут  сидеть  с  опущенными  глазами,  щадя  ваши
чувства? - отрезал я, не желая принимать покорно его  нелепые  выпады.  Он
снова поднял глаза и на этот раз прямо посмотрел мне в лицо.
   - Нет. Так оно и должно быть, - произнес он,  словно  взвешивая  истину
этого положения. - Так оно и должно быть. На это я иду. Но только,  -  тут
он заговорил быстрее, - я никому не позволю  оскорблять  меня  за  стенами
суда. С вами был какой-то человек. Вы говорили с ним... о да, я знаю,  все
это прекрасно. Вы говорили с ним, но так, чтобы я слышал...
   Я заверил его, что он жестоко заблуждается. Я понятия не имел, как  это
могло произойти.
   - Вы думали, что я побоюсь ответить  на  оскорбление,  -  сказал  он  с
легкой горечью. Я  был  настолько  заинтересован,  что  подмечал  малейшие
оттенки и выражения, но по-прежнему ничего не  понимал.  Однако  что-то  в
этих словах - или, быть  может,  интонация  этой  фразы  -  побудило  меня
отнестись  к  нему  снисходительно.  Неожиданная  стычка  перестала   меня
раздражать.  Он  заблуждался,  произошло  какое-то  недоразумение,   и   я
предчувствовал,  что  по  характеру  своему  оно  было   отвратительно   и
прискорбно. Мне не терпелось поскорей и возможно приличнее  закончить  эту
сцену, как  не  терпится  человеку  оборвать  непрошеное  и  омерзительное
признание. Забавнее всего было то, что, предаваясь всем этим  соображениям
высшего порядка, я тем не менее ощущал некий трепет при мысли о  возможной
- весьма возможной - постыдной драке, для которой не подыщешь объяснений и
которая сделает меня смешным. Я не стремился к тому, чтобы прославиться на
три дня, как человек, получивший синяк под глазом или что-либо в этом роде
от штурмана с "Патны". Он же, по всем вероятиям, не задумывался над своими
поступками и, во всяком  случае,  был  бы  оправдан  в  своих  собственных
глазах. Несмотря на его спокойствие и, я бы сказал, оцепенение, каждый, не
будучи волшебником, заметил бы, что он чрезвычайно  чем-то  рассержен.  Не
отрицаю, мне очень хотелось умиротворить его во что бы то ни  стало,  если
бы я только знал, как за  это  взяться.  Но,  как  вы  легко  можете  себе
представить, я не знал. То был мрак, без единого  проблеска  света.  Молча
стояли мы друг перед другом. Секунд пятнадцать он  выжидал,  затем  шагнул
вперед, а я приготовился отразить удар, хотя, кажется, ни  один  мускул  у
меня не дрогнул.
   - Будь вы вдвое больше и вшестеро сильнее, - заговорил он очень тихо, -
я бы вам сказал, что я о вас думаю. Вы...
   - Стойте! - воскликнул я.
   Это заставило его на секунду замолкнуть.
   - Раньше чем сказать, что вы обо мне думаете, - быстро продолжал  я,  -
будьте любезны сообщить мне, что я такое сказал или сделал.
   Последовала пауза. Он смотрел на меня с негодованием,  а  я  мучительно
напрягал память, но мне мешал восточный голос из зала суда, бесстрастно  и
многословно возражавший против обвинения во лжи. Потом мы заговорили почти
одновременно.
   - Я вам докажу, что вы ошибаетесь на  мой  счет,  -  сказал  он  тоном,
предвещающим развязку.
   - Понятия не имею, - серьезно заявил я в тот же момент.
   Он старался меня уничтожить презрительным взглядом.
   - Теперь, когда вы видите, что я не боюсь, вы пытаетесь  увернуться,  -
сказал он. - Ну, кто из нас трусливая тварь?
   Тут только я понял.
   Он всматривался в мое лицо, словно выискивая местечко, куда бы опустить
кулак.
   - Я никому не позволю... - забормотал он угрожающе.
   Да, действительно, это было страшное недоразумение;  он  выдал  себя  с
головой. Не могу вам передать, как я был потрясен.  Должно  быть,  мне  не
удалось скрыть свои чувства, так как выражение его лица слегка изменилось.
   - Боже мой! - пролепетал я. - Не думаете же вы, что я...
   - Но я уверен, что не ослышался, - настаивал он  и,  впервые  с  начала
этой горестной сцены, повысил голос. Потом с оттенком презрения добавил: -
Значит, это были не вы? Отлично; я разыщу того, другого.
   - Не глупите, - в отчаянии крикнул я, - это было совсем не то.
   - Я слышал, - повторил он с непоколебимым и мрачным упорством.
   Быть может, найдутся люди, которым покажется смешным  такое  упрямство.
Но я не смеялся. О нет! Никогда не встречал я человека, который  бы  выдал
себя  так