ждаете  так,
словно вы один из тех, у кого есть крылья,  и  вы  можете  не  ступать  по
грязной земле. Да, земля грязная. Никаких крыльев  у  меня  нет.  Я  здесь
потому, что один раз в жизни я испугался. Хотите знать чего?  Тюрьмы!  Вот
что меня пугает, и вы можете принять это к сведению,  если  хотите.  Я  не
спрашиваю, что испугало вас и загнало в эту проклятую  дыру,  где  вы  как
будто недурно поживились. Такова ваша  судьба,  а  мне  суждено  клянчить,
чтобы меня пристрелили или вытолкали отсюда, предоставив умирать с голоду,
где мне вздумается...
   Его расслабленное тело трепетало, он был охвачен такой страстной, такой
торжествующей злобой, что сама смерть, подстерегавшая его в  этой  хижине,
как будто  отступила.  Призрак  его  безумного  себялюбия  поднимался  над
лохмотьями и нищетой, словно над ужасами могилы. Невозможно угадать, много
ли он лгал тогда Джиму, лгал  теперь  мне,  лгал  себе  самому.  Тщеславие
мрачно подшучивает над нашей  памятью,  и  необходимо  притворство,  чтобы
оживить подлинную страсть. Стоя под личиной нищего у врат иного  мира,  он
давал этому миру пощечину,  оплевывал  его,  сокрушая  безграничным  своим
гневом и возмущением, таившимися во всех его злодеяниях. Он одолел всех  -
мужчин, женщин, дикарей, торговцев, бродяг, миссионеров, - одолел и Джима.
Я не завидовал этому триумфу in articulo mortis [в момент смерти  (лат.)],
не завидовал этой почти посмертной иллюзии, будто он растоптал всю  землю.
Пока он хвастался, отвратительно корчась от  боли,  я  невольно  вспоминал
забавные толки, какие ходили о  нем  во  времена  его  расцвета,  когда  в
течение года судно "Джентльмена Брауна" по многу дней кружило у  островка,
окаймленного зеленью, где на белом берегу виднелась  черная  точка  -  дом
миссии; сходя на берег, "Джентльмен Браун" старался очаровать  романтичную
женщину, которая не могла ужиться в Меланезии, а ее мужу казалось, что тот
подает надежды обратиться на  путь  истинный.  Рассказывали,  что  бедняга
миссионер выражал намерение склонить "капитана Брауна к лучшей жизни".
   "Спасти его во славу божию, - как выразился один косоглазый бродяга,  -
чтобы показать там, на небе, что за птица такая - торговый  шкипер  Тихого
океана".
   И этот же Браун убежал с умирающей женщиной и  проливал  слезы  над  ее
телом.
   - Вел себя, словно ребенок, - не уставал повторять  его  штурман.  -  И
пусть меня заколотят до смерти хилые канаки, если я  понимаю,  в  чем  тут
загвоздка. Знаете ли, джентльмены, когда он доставил ее на борт,  ей  было
так плохо, что она его уже не узнавала: лежит  на  спине  в  его  каюте  и
таращит глаза на бимс; а глаза  у  нее  страшно  блестели.  Потом  умерла.
Должно быть, от скверной лихорадки...
   Я вспомнил  все  эти  рассказы,  когда  он,  вытирая  посиневшей  рукой
спутанную бороду, говорил мне, корчась на своем  зловонном  ложе,  как  он
кружил, нащупывал и нащупал уязвимое местечко у этого проклятого чистюли и
недотроги.  Он  соглашался,  что  Джима  нельзя  было  запугать,  но   ему
открывался прямой путь в душу Джима - в душу, "которая не  стоила  и  двух
пенсов", - открывалась возможность "вытряхнуть ее и вывернуть наизнанку".



42

   Думаю, он мог только глядеть на этот путь. Кажется, то, что он  увидел,
сбивало его с толку, ибо он не раз прерывал свой рассказ восклицаниями:
   - Он едва не ускользнул от меня. Я не мог его  раскусить.  Кто  он  был
такой?
   И, дико поглядев на меня, снова начинал рассказывать,  торжествующий  и
насмешливый.  Теперь  этот  разговор  двух  людей,  разделенных  речонкой,
кажется мне самой странной дуэлью, на которую хладнокровно взирала судьба,
зная об ее исходе. Нет, он не вывернул наизнанку душу Джима, но я  уверен,
что духу, непостижимому для Брауна, суждено было вкусить всю горечь такого
состязания. Лазутчики того мира, от какого он отказался, преследовали  его
в изгнании, - белые люди  из  "внешнего  мира",  где  он  не  считал  себя
достойным жить. Все это его  настигло  -  угроза,  потрясение,  опасность,
грозившая его работе. Думаю, именно это грустное чувство - не то  злобное,
не то покорное, окрашивающее те немногие  слова,  какие  произносил  Джим,
сбило с толку Брауна, мешая ему разгадать  этого  человека.  Иные  великие
люди обязаны своим могуществом умению обнаруживать в тех, кого они избрали
своим орудием, именно те качества, какие могут способствовать их целям;  и
Браун, словно он и в самом  деле  был  велик,  обладал  дьявольским  даром
выискивать самое уязвимое местечко у своих жертв.
   Он признался мне, что Джим был  не  из  тех,  кого  можно  умилостивить
раболепством, и соответственно этому он постарался прикинуться  человеком,
который, не впадая в уныние, переносит неудачи, хулу и катастрофу. Ввозить
контрабандой ружья - преступление небольшое! - заявил  он  Джиму.  Что  же
касается прибытия в Патюзан, - то кто посмеет сказать, что он приехал сюда
не за милостыней? Проклятое население открыло  по  нем  стрельбу  с  обоих
берегов, не потрудившись ни о чем осведомиться. На этом пункте  он  дерзко
настаивал, тогда  ка