отозвал меня  в  сторону  и,  сморщив  свое  маленькое
личико, туго обтянутое кожей, конфиденциально объявил:
   - Торговля торговлей, капитан, но от этого человека меня тошнит. Тьфу!
   Стоя в тени, я смотрел на него. Он слегка опередил своих  спутников,  и
солнечный свет, ударяя  прямо  в  него,  особенно  резко  подчеркивал  его
толщину. Он  напомнил  мне  дрессированного  слоненка,  разгуливающего  на
задних ногах. Костюм его был экстравагантно красочный: запачканная  пижама
с ярко-зелеными и густо-оранжевыми полосами, рваные  соломенные  туфли  на
босу ногу и чей-то очень грязный и выброшенный за ненадобностью  пробковый
шлем; шлем был ему на два номера меньше, чем следовало, и  удерживался  на
большой его голове с помощью манильской веревки. Вы понимаете, что  такому
человеку не посчастливится, если  дело  дойдет  до  переодевания  в  чужое
платье. Отлично. Итак, он стремительно несся вперед, не глядя ни  направо,
ни налево, прошел в трех шагах от меня и, в неведении своем, штурмом  взял
лестницу, ведущую в  Управление  порта,  чтобы  сделать  свой  доклад  или
донесение - называйте, как хотите.
   Видимо, он прежде  всего  обратился  к  главному  инспектору  по  найму
судовых команд. Арчи Рутвел только что  явился  в  Управление  и,  как  он
впоследствии рассказывал, готов был начать свой трудовой  день  с  нагоняя
главному своему клерку.  Кое-кто  из  вас  должен  знать  этого  клерка  -
услужливого маленького португальца-полукровку с жалкой тощей  шеей,  вечно
старающегося выудить у шкиперов что-нибудь по  части  съедобного  -  кусок
солонины, мешок сухарей, картофеля или  что  другое.  Помню,  один  раз  я
подарил ему живую овцу, оставшуюся от судовых моих запасов; не то чтобы  я
ждал от него услуги, - как вам известно, он ничего не мог  сделать,  -  но
меня растрогала его детская вера в священное право на побочные доходы.  По
силе своей это чувство было едва ли не прекрасно. Черта расовая - дух рас,
пожалуй, - да и климат... Однако  это  к  делу  не  относится.  Во  всяком
случае, я знаю, где мне искать истинного друга.
   Итак, Рутвел говорит, что читал ему суровую лекцию, - полагаю, на  тему
о морали должностных  лиц,  -  когда  услышал  за  своей  спиной  какие-то
заглушенные шаги и, повернув голову, увидел  что-то  круглое  и  огромное,
похожее на сахарную голову, завернутую в полосатую фланель и возвышающуюся
посередине просторной канцелярии. Рутвел был до такой  степени  ошеломлен,
что очень долго не мог  сообразить  -  живое  ли  перед  ним  существо,  и
дивился, для  чего  и  каким  образом  этот  предмет  очутился  перед  его
письменным столом. За аркой, в передней, толпились  слуги,  приводившие  в
движение пунку, метельщики, туземцы-полицейские, боцман и команда парового
катера гавани - все они вытягивали шеи и готовы были лезть друг  другу  на
спину. Сущее столпотворение! Тем  временем  толстяк  ухитрился  сорвать  с
головы шлем и с легким поклоном приблизился к  Рутвелу,  на  которого  это
зрелище так подействовало, что он слушал и долго не мог понять, чего хочет
это привидение. Оно вещало голосом хриплым  и  замогильным,  но  держалось
неустрашимо, и мало-помалу Арчи стал понимать, что дело о "Патне" вступает
в новую фазу. Как только он сообразил, кто перед ним стоит, ему  сделалось
не по себе: Арчи такой чувствительный - его легко сбить с толку, -  но  он
взял себя в руки и крикнул:
   - Довольно! Я не могу вас выслушать. Вы должны идти к моему  помощнику.
Я не могу... Капитана Эллиота - вот кого вам нужно. Сюда, сюда!
   Он  вскочил,  обежал  вокруг  длинной  конторки  и  стал   подталкивать
толстяка; тот, удивленный, сначала повиновался, и только у двери  кабинета
какой-то животный инстинкт заставил  его  упереться  и  зафыркать,  словно
испуганного быка:
   - Послушайте! В чем дело? Пустите меня! Послушайте!
   Арчи без стука распахнул дверь.
   - Капитан "Патны", сэр! - крикнул он. - Входите, капитан.
   Он видел, как старик, что-то писавший, так  резко  поднял  голову,  что
пенсне его упало; Арчи захлопнул дверь и бросился к своему столу, где  его
ждали бумаги, принесенные на подпись. Но, по его словам, шум,  поднявшийся
за дверью, был столь ужасен, что он не мог прийти в себя и вспомнить,  как
пишется его собственное имя. Арчи  -  самый  чувствительный  инспектор  по
найму судовых команд в обоих полушариях.  Он  утверждает,  что  чувствовал
себя так, словно впихнул человека в логовище голодного  льва.  Несомненно,
шум поднялся страшный. Крики я слышал внизу и не сомневаюсь, что они  были
слышны на другом конце эспланады, у эстрады для  оркестра.  Старый  папаша
Эллиот имел богатый запас слов, умел кричать - и не думал о том,  на  кого
кричит. Он стал бы кричать и  на  самого  вице-короля.  Частенько  он  мне
говаривал:
   - Более высокий пост я занять не могу. Пенсия мне обеспечена. Кое-что я
отложил, и если им не нравится мое понятие  о  долге,  я  охотно  уеду  на
родину. Я - старик, и всю свою жизнь я говорил все, что  было  у  меня  на
уме. Теперь я хочу только одного: чтобы дочери мои  вышли  замуж,  пока  я
жив.
   Он был слегка помешан  на  этом  пункте.  Три  его  дочери  были  очень
хорошенькие, хотя удивительно походили на него. Иногда, проснувшись утром,
он приходил к  безнадежным  выводам  относительно  их  замужества,  и  вся
канцелярия, по глазам угадав его мрачные мысли, трепетала, ибо, по  словам
служащих, в такие дни он непременно требовал себе кого-нибудь на  завтрак.
Однако в то утро он не съел ренегата, но - если разрешите  мне  продолжить
метафору - разжевал его основательно и... выплюнул.
   Через несколько  минут  я  увидел,  как  чудовищный  толстяк  торопливо
спустился по лестнице и остановился на  ступенях  подъезда  -  остановился
по