кашири.
     В этот день  на  рассвете  меня  разбудил  гулкий  грохот  барабанов,
доносившийся со всех концов Кумаки, - теперь они будут безумолчно  бить  в
течение многих часов.  В тот же момент в мою хижину  проскользнуло  жуткое
чудище. Маска изображала страшного хищника с огромными клыками. Привидение
молча  выделывало  передо  мной  грозные  танцевальные  движения,   словно
стремясь нагнать на меня страх.  По легкому прихрамыванию на левую ногу  я
узнал пришельца.
     - Арасибо, не валяй дурака!
     Индеец остановился и снял с головы маску.
     - Белого Ягуара нельзя обмануть! - проговорил хромой  с  уважением  и
таинственно добавил: - Но и Арасибо теперь стал важный!
     - Оттого что нацепил это? - спросил я, указывая на его маску.
     -  Нет,  маски  на  голову  для  танца  все  надевают.  А  я  сегодня
предводитель мукуари, это большая честь...
     Только теперь я заметил  на  лице  его  выражение  какой-то  комичной
горделивости.  Индеец извлек из мешка, висевшего  у  него  на  поясе,  две
мараки - это символ шаманской власти, поднял их над головой и стал  трясти
- заключенные  внутри  камушки  резко  и  вызывающе  загремели.  Не  менее
вызывающе Арасибо устремил на меня свой косоватый взгляд и, пританцовывая,
засеменил мелкими шажками.
     - О-ей! - присвистнул я удивленно. -  Высоко  же  ты  метишь!  Хочешь
занять место шамана?
     - Араваки лишились шамана, - ответил он напевно, не прекращая трещать
надо мной мараками. - Аравакам нужен шаман.
     - Ты в этом уверен, дружище? - выразил я сомнение.
     - Нужен! Нужен! - забормотал  он  убежденно,  а  лицо  его  при  этом
исказилось гримасой исступления. - Скажи, кто убил  злого  шамана,  твоего
врага?
     - Ты!
     - Кто направил руку Арипая! Кто направил глаз ягуара!
     - Ты! Но ведь череп ягуара - мой.
     - Зато мои руки повесили его на шест.  А  кто  твой  самый  преданный
друг, Белый Ягуар?
     - Ты?
     - Разве не тебе я обязан тем, что ты  защитил  меня  у  горы  Грифов,
когда другие снова хотели меня  бросить?  Разве  не  ты  лечил  мою  ногу,
искусанную кайманом?
     Отвечая вежливостью на его вежливость, я в тон ему добавил:
     - А кто спас ребенка Ласаны от яда, а мою душу от бесчестия?
     Арасибо хрипло рассмеялся - смеяться иначе  он  не  умел,  -  спрятал
мараки в мешок и, надев на голову маску, без лишних  слов  выскользнул  из
хижины: вероятно, в преддверии знаменательного  для  него  дня  он  просто
хотел заручиться моим расположением.
     Минутой позже Ласана внесла завтрак.  Как и прежде в  Сериме,  она  и
теперь жила с матерью и ребенком подле моей хижины. С ее приходом в хижине
словно вспыхнул свет, а я так и онемел от удивления: Ласана была  разодета
как никогда.  Верхняя обнаженная часть ее  тела  была  увешана  множеством
ожерелий из ярких разноцветных плодов и гирляндами  из  ароматных  красных
цветов.  Ласана  в  отличие  от  большинства  индианок  была  на  редкость
стройной,  с  тонкой  и  гибкой  талией.  Тело  ее,   умащенное    сегодня
благовонными маслами, источало приятный аромат.  Черные волосы, вымытые  в
кокосовом молоке, ореолом обрамляли лицо, нежные губы расцветали в  мягкой
улыбке, влажный блеск глаз чаровал и был подобен чистому бездонному омуту.
Восходящее над озером солнце розовыми лучами  высвечивало  все  очарование
Ласаны, и никогда прежде она не была так прекрасна, как в это утро.
     Я не вымолвил ни слова, но заметить  мое  восхищение  было  нетрудно.
Разложив на широких листьях завтрак, Ласана не ушла.  Она стояла посредине
хижины в гордом своем  великолепии  и,  чуть  смущаясь,  молча  радовалась
впечатлению, какое на меня произвела.
     Я тоже молчал и лишь  взглядом  спрашивал,  по  какому  поводу  столь
необычный наряд. Она не выдержала первой и, нарушив молчание, прошептала:
     - Сегодня у меня великий день.
     - И у тебя тоже? - весело рассмеялся я. - За сегодняшнее утро это уже
второй случай!
     - Сегодня мой праздник! - опять повторила она.
     - Не мукуари же? Ведь женщины не принимают в нем участия...
     - Нет... я переселяюсь...
     - Куда, Ласана?
     - В твою хижину.
     Я внимательно взглянул ей в глаза.  В них не было ни капли  насмешки.
Она проговорила это очень уверенно, спокойно, словно речь шла  о  каком-то
пустяке.
     - Хорошо, хорошо, - в тон ей  деловито  ответил  я,  -  конечно,  моя
хижина больше вашей и удобнее.
     - Не то! - прервала она меня, качнув головой. - С нынешнего вечера  я
буду твоей женой.
     - О-ей! Вот так чудеса! Это ты  сама  вдруг  так  решила,  никого  не
спросив о согласии?
     - Я спрашивала.