вдруг  новый  удар  окончательно  свалил  меня  с  ног.  Невыносимая  боль
парализовала все  мое  тело,  пронзив  насквозь,  словно  волчий  клык.  Я
погрузился в глубокий обморок.
     Когда сознание вернулось ко мне, я увидел,  что  лежу  под  кокосовой
пальмой на берегу озера. Вместе с сознанием возвращалась боль, все сильнее
опоясывая тело, парализуя члены, давя на сердце, сжимая  горло.  В  первые
минуты я не мог шевельнуть даже пальцем, но потом паралич постепенно  стал
проходить, а вместе с ним, казалось, покидала тело  и  боль.  Вокруг  меня
толпились друзья, радуясь моему возвращению к жизни.
     - Что это было? - выдавил я не своим голосом сквозь сдавленное горло.
     - Еще бы немного, Ян, и тебе конец! - скалил зубы Вагура.
     - Что за чудище на меня напало? - спросил я.
     Вагура и другие, сияя радостными улыбками, расступились. В двух шагах
от меня на песке лежала рыба весом фунта три, может, чуть больше.
     - Это она? - поразился я, с почтением глядя на бестию столь  скромных
размеров.
     - Она. Аримна.
     Рыба, формой напоминающая толстого угря, была темно-оливкового  цвета
с двумя рядами желтых пятен по бокам.
     - Мы ее убили! - торжествовал Вагура. - А тебя вытащили чуть живого!
     - Но она меня даже не укусила, - удивлялся я.
     - Достаточно, если она просто слегка прикоснется.  В прикосновении  и
есть вся ее дьявольская сила! - объяснил мне мой юный друг не без гордости
за свои познания. - Индейцы называют ее "лишающей движения"'.
     ['   Т р е м б л а д о р   (исп.),   буквально    "потрясающий",    -
электрический угорь.]
     Ко мне быстро возвращались силы, и уже полчаса спустя я, опираясь  на
плечи друзей, смог самостоятельно идти в Кумаку.  Но боль в теле  все-таки
не прошла и утихла лишь дня через два.
     С тех пор вид нашего озера стал вызывать во мне не только страх, но и
чуточку, как ни  странно,  какого-то  непостижимого  почитания.  Можно  ли
удивляться, что индейцы, окруженные столь поразительной природой,  повсюду
видели происки злых демонов, кровожадных  духов  и  вампиров,  порожденных
людоедом Пиамой или Макунаимой - злыми божествами?
     На следующий день после происшествия с трембладором явились  гости  с
Ориноко: Мендука и его варраулы, отправлявшиеся  в  погоню  за  испанцами.
Вернулись без потерь, все десять.  Мендука питал слабость к  торжественным
церемониям и хотел похвалиться выучкой своих воинов: прежде чем произнести
традиционное приветствие, он выстроил своих людей  в  шеренгу  перед  моей
хижиной и ждал прихода переводчика.  Кроме Арипая, в Кумаке было несколько
араваков, немного знавших язык варраулов.  Наконец один из них  явился,  и
Мендука доложил, что задачу они выполнили; добыли четыре  мушкета,  четыре
пистолета и пять ножей.
     - Где вы их настигли? - спросил я.
     - На последней стоянке перед Ангостурой. Они считали, что уже дома, и
стражу не выставили.
     - Обошлось без боя?
     - Немного мы их пощипали.
     И Мендука выбросил из мешка на землю  четырнадцать  отрезанных  ушей,
связанных попарно: четыре пары ушей индейцев и три - белых. Присутствующие
араваки ахнули от удивления.
     - Дон Эстебан тоже здесь?  -  спросил  я,  указывая  на  этот  жуткий
трофей.
     - Нет.
     - Они поняли, кто на них напал?
     - Нет.
     - Что вы собираетесь делать дальше?
     - Остаться здесь, пока не научимся  стрелять,  а  потом  вернуться  в
Каииву, к Оронапи.
     - Хорошо. Отдохните, поешьте, а завтра с утра за дело.
     Мендука медлил. Я взглянул на него вопросительно.
     - Теперь ты доволен нами, Белый Ягуар? - весело сверкнул он глазами.
     - Проливать кровь, когда это не вызывается необходимостью самозащиты,
мне не по душе. Но надо признать - в смелости вам не откажешь.
     Узнав подробности нападения, мы не могли не отдать  должное  ловкости
этой горстки варраулов.
     Воспользовавшись ночной темнотой, они без шума  разделались  с  пятью
противниками: лишили их жизни я оружия, прежде чем остальные обнаружили их
и подняли тревогу, но и потом сумели прикончить еще двух,  не  понеся  при
этом никаких потерь.
     - Еще должен тебе сообщить, - завершил свой рассказ Мендука, -  когда
мы плыли мимо Серимы, там что-то происходило, все бегали и кричали, похоже
- дрались.
     Он не ошибся.  В Сериме действительно дело дошло  до  стычки,  против
старейшин вспыхнул бунт.  Вожди, столь упорно сеявшие злой  ветер,  пожали
наконец бурю.  Давно копившееся против них недовольство прорвало  в  конце
концов плотину людского терпения и вылилось в  насилие.  Конесо  избили  и
лишили всякой власти, в том числе  власти  вождя  рода.  Такая  же  участь
постигла его приспешника и правую руку - Пирокая.  Но самый страшный  гнев
Серимы обрушился на шамана Карапану.  Возбужденная толпа возвестила  месть