приставленным лестницам. И в пересвисте персидских стрел вздрагивало знамя 
Картли, привешенное на крюке посредине башни. Учение заканчивалось, когда 
сарбазы, с потными лбами под красными шапками, достигали знамени и, сбросив его 
вниз, с яростными криками «алла! алла!» топтали нежный голубой шелк.

Но Луарсаб и тут не удостаивал хана протестом. Напротив, Баака уверял, что царь 
доволен развлечением. От гнева и отчаяния Али-Баиндур готов был изрубить 
учтивого князя.

В четверг Луарсаб оставался без горячей еды, ибо, как убеждал хан, главный 
повар отправлялся в дальний рабат за лучшими овощами для венценосного гостя.

Но самым страшным днем стала для Луарсаба пятница. Тэкле не стояла напротив 
башни, и светоч его жизни угасал на сутки… В этот день его охватывал безумный 
страх: а вдруг Тэкле больна?.. Но, быть может, она захочет пройти хоть мимо? И 
он упорно от зари до мглы простаивал у решетки.

Напрасно Баака убеждал в невозможности появления царицы в пятницу – священный 
день правоверных. Все понимал Луарсаб, но не отходил от окошка, как чудо 
разглядывая камень, на который иногда опускалась его розовая птичка.

Казалось, о нем совсем забыли и Тбилиси, и Исфахан. Обещанная помощь от 
русийского царя не приходила. Очевидно, не удалось посольство в Московию, как 
обещал Трифилий, его духовный отец, напутствуя царя Картли в проклятый плен.

Черепахами проползли три года. И вот однажды в Гулаби прискакал старший сын 
Караджугай-хана – Джафар-хан. Он привез Луарсабу подарки от его сестры Тинатин, 
прекрасной Лелу, и согревающее письмо. Привез подарки благородному князю Баака, 
всегда чтимому Караджугай-ханом – любимым полководцем шах-ин-шаха. Джафара 
взволновали желтоватые отеки на лице Луарсаба. Молодой хан обрушился на 
Али-Баиндура: разве не ему доверили драгоценную жизнь царя? Тут же приказал 
внести в круглую башню фаянсовые сосуды с цветами.

Появились подносы с дастарханом, кувшины с грузинским вином, шербет и лучшие 
фрукты. Джафар учтиво просил царя и Баака разрешить ему совместную еду с ними. 
К негодованию Али-Баиндура, его к столу не 
пригласили…
Но еще больше возмутился Али-Баиндур, когда Джафар устроил в честь царя охоту в 
окрестной степи и, кроме своей свиты, взял только небольшую охрану.

Али Баиндур пробовал возражать: «Луарсаб может ускакать дальше своей стрелы, 
застрявшей в какой-нибудь каменной куропатке». Джафар резко его оборвал: «Так 
повелел 
шах-ин-шах!»
Мертвая бледность покрыла темные скулы Али-Баиндура: а вдруг шах Аббас решил 
вернуть упрямцу царство? Ведь Луарсаб – брат любимой жены шаха! Не придется ли 
поплатиться ему, хану, головой за чрезмерную строгость? А что, если упрямец 
решит не дожидаться милости «льва Ирана» и прямо с охоты взбежит на свой 
престол? Ведь он зять изменника Саакадзе! Не придется ли ему, хану, поплатиться 
головой за недосмотр? И Али-Баиндур, не смея сам, без приглашения, 
присоединиться к Джафару, послал Керима во главе 
охраны…
Ночью перед охотой Луарсаб, кажется, в десятый раз, перечитывал послание 
Тинатин. Он старался с помощью Баака проникнуть в истинный смысл 
написанного:
"…мой брат, прекрасный, как луна в четырнадцатый день ее рождения. Картли 
благодарила тебя за щедроты твои, я – за жизнь твою. Но, кроме солнца, есть 
тьма. Ад состоит из семи пространств. В джегеннеме есть ущелье, в нем семь 
тысяч зданий, в каждом здании семь тысяч келий, в каждой келье семь тысяч 
черных змей, в желудке каждой змеи семь тысяч кувшинов, наполненных ядом. И все 
это вместилось в одной черной душе Саакадзе. Дышащий адским огнем джинн из 
Носте сейчас владеет всем твоим царством. И в его когтях трепещет твоя розовая 
птичка. Сколь великодушен и терпелив могущественный "лев Ирана!" Да будет тебе 
известно, что он на одной шелковинке подвешен к небу. Сейчас большие и малые 
страны в смятении. Дует ветер, вырывая с корнем все деревья и разрушая все 
здания, снося все горы, засыпая все моря, но величие шаха Аббаса непоколебимо. 
И неразумно тебе противиться доброй воле шах-ин-шаха. Внемли и моей мольбе! 
Воспользуйся пребыванием в Гулаби сына Караджугай-хана, отважного Джафара… Да 
будет твое решение решением богоравного. Путь твой к Картли лежит через 
мудрость. Приблизь время к своим желаниям. Что можно сегодня – нельзя завтра. 
Пришли с Джафар-ханом послание к шах-ин-шаху – грозному к врагам и милостивому 
к покорным. Все в полной мере возвратится к тебе. Иначе бойся, – терпение шаха 
может иссякнуть, и никогда не воссияет на твоем челе золотой венец".

Много еще нашла Тинатин ласковых слов и убедительных доводов. Луарсаб знал: 
послание это диктовалось Мусаибом, читал его грозный шах. Но Тинатин сумела 
вложить в строки, выведенные золотыми чернилами, тайный смысл. Иначе не 
запугивала бы джегеннемом и не советовала приблизить время к 
желанию…
Луарсаб задумчиво смотрел на мигающий огонек светильника. И вдруг с необычайно