»
Мариам оглядела купальню. Здесь она чувствует себя помолодевшей. Луарсаб должен 
вернуться, и хорошо, что без Тэкле. Купальня останется свободной. Мариам сладко 
потянулась на лежанке, закинув руки под голову.




ГЛАВА 
ОДИННАДЦАТАЯ

Шумно в зале приветствий. Все «барсы» в сборе. Утром приехали Пануш и Матарс, 
вызванные Даутбеком. Два дня, как вернулись из Эрзурума Папуна и Элизбар.

Сначала говорили об Исфахане. По сведениям, собранным Папуна и Элизбаром от 
турецких лазутчиков в Эрзуруме и на путях, шах Аббас вновь увеличивает свои 
орды. Мазандеранские тысячи, изрядно пострадавшие при разгроме Карчи-хана, 
пополняются сарбазами, сгоняемыми ханами в шахский город. В мечетях муллы 
призывают сынов пророка отомстить неверным гурджи за коварство.

Но эти вести не встревожили Саакадзе: он, как полководец, хорошо знает: никакие 
священные вопли не помогут. Раньше двух лет не собрать шаху Аббасу ста тысяч 
войска, предназначенного для покорения восточных грузинских царств. Этого срока 
вполне достаточно, чтобы самим укрепить Картли и Кахети созданием постоянного 
войска и возведением новых крепостей и сторожевых башен на пограничных рубежах.

Пануш вздохнул: он и Матарс хорошо помнят эти башни! У него, Пануша, горло 
забито каменной пылью, а у Матарса единственный глаз видит лишь дерево для 
мостов. Лучше бы послал их Георгий сражаться хоть с шамхалом, который хоть и 
притаился сейчас, но: только «лев Ирана» – в Грузию, собака Шамхалата – в 
Тушети.

Друзья сочувствовали, Саакадзе улыбался: он знает, его «барсы» не поленятся 
замахнуться шашкой, но время клинка еще придет и, к сожалению, скорее, чем бы 
хотелось. Следует помнить, что плохие дороги нужны, чтобы калечить коней врага, 
а не для того, чтобы привлекать богатые караваны.

Папуна иронически прищурился: он думает, и князьям по гладкой дороге удобнее 
скакать на сборище заговорщиков. Удивленный возглас Гиви: «Если князьям удобно, 
почему сами не чинят?» – был встречен дружным смехом.

— Полтора часа не может помолчать! Такой разговор испортил.

— Не сердись, Димитрий! Если дела царства не разбавить весельем, даже у 
мудрецов не хватит терпения.

— Э, Папуна, я думал, ты только вином любишь разбавлять беседу о князьях! – 
воскликнул Дато. Он, как и все «барсы», радовался возвращению к Папуна если не 
былой жизнерадостности, то хотя бы спокойствия.

— Князья и без моих забот сами себе помогут, дорогой Дато. С тех пор как, 
спотыкаясь на испорченных мостах, они поспешили с дарами в церковь, разматывая 
попутно чалмы, я всякое уважение к ним потерял.

— А разве плохо, что опять в Христа поверили? – удивился Гиви.

— Может, не в Христа, а в 
Саакадзе?
— Ты угадал, Элизбар… Так поверили, что готовы на коленях ползти к этому порогу.

— Нет, Дато, ползти далеко; на конях привыкли, а пешком – разве что от 
страха…
— Помолчи, Гиви, полтора козла тебе в 
рот!
— Достаточно и одного, – проронил Папуна.

— Георгий, на серьезную беседу не приглашай эту тыкву на двух ногах: всегда 
придумает 
что-нибудь…
— Ты не прав, Димитрий, пусть Гиви не мдиванбег, но он воин. Немало врагов 
сражено его меткой шашкой, он заслужил право обсуждать судьбы царства.

«Барсы» с любовью слушали друга-вождя. «Чем он привязал нас к своему стремени?» 
– хмуро думал Ростом. И, словно угадывая его мысли, Саакадзе вдруг 
заговорил:
— Вот Ростом – разумный воин, а не всегда доволен мною. Но каждый собственной 
мерой измеряет жизнь. Так вот, Ростом, тебе поручаю возведение новой крепости у 
Верблюжьего пастбища. Будешь строить по моему плану: двойной высоты, с 
квадратными башнями ковровой кладки по углам. Советую остерегаться не одних 
врагов, но и друзей, ибо друг, не понимающий твоих замыслов, способен навредить 
больше врага, – и, точно не видя замешательства Ростома, властно повысил голос