— А может, скажете, – не задумал ли камень стать 
рыбой?
— Раскрепостят?! А мсахури князя Качибадзе сказал нам: «Никогда!».

Ростом понял, что первоначальный план уничтожения рогаток пока неосуществим, и 
принялся убеждать кричащих и жестикулирующих сократить хотя бы размер пошлины. 
Но одержимые отвергали все доводы; они и впредь разрешат плыть плоскодонным 
фелюгам, навтикам и плотам лишь после уплаты проездных пошлин, ибо эта часть 
Куры уже много веков у них на откупе. Разве не утвердил царь Баграт Пятый за 
Лихи право сбора проездных пошлин? А с какого веселого часа вода свободна от 
царя?
— Или для азнауров тайна, что большую долю пошлины царству отдаем? – надрывался 
широкоплечий лиховец, обнажая желтые клыки. – А сколько на церковь надо 
жертвовать?!
Пытались Элизбар и Ростом облегчить хоть крестьянам путь по Куре, ведь лиховцы 
тоже крестьяне, выходит – братья.

— Братья? – взвизгнул какой-то толстяк, багровея. – А что для нас делают эти 
братья?! Что?! Раз хоть привезли подарки? Если не головку сыра, хоть головку 
чеснока?
Ростом сумрачно оглядел разодетых грузных лиховцев. Они надвинулись такой 
плотной стеной, что и шквал не смог бы разъединить их. Нет, тут нужны другие 
меры. Но какие?.. Если не мед из кувшина, то хоть меч из ножен.

— Мы тоже крестьянам за все платим! – надрывался нацвали, придерживая кинжал, 
пятнистый, как форель.

— Чтоб черт подавился вашей платой! – в сердцах воскликнул Элизбар. – И с нас 
же взыскал! Половину поклажи отбираете! Кто вы, если не хищники?! Хуже стражи у 
княжеских рогаток на 
дорогах!
И снова безудержные крики, брань. На середину площади вдруг выскочила жена 
нацвали с лоснящимися красными щеками, будто на них кизил давили, завопила, 
заколотила себя по голове, как бесноватая, разразилась проклятиями, и лишь 
браслеты на ее руках вызывающим и откровенно наглым звоном как бы выдавали ее 
притворство.

— Вай ме! В нищих хотите нас 
обратить?!
— Такое еще никто не придумал! – подхватили другие женщины, хвастливо выставляя 
напоказ свои наряды.

— Никто! Со времен Баграта 
Пятого!
— У меня пять дочек. Может, вы, азнауры, им приданое сделаете? – продолжала 
свирепеть жена нацвали.

— Почему мы? – хладнокровно проговорил Ростом. – Пусть владыки монастырей 
выдадут замуж твоих бедных дочек, ведь с монастырских вы ничего не берете.

— Святые отцы за нас бога молят, а 
вы…
— А мы – сатану! – плюнул Элизбар, сжимая нагайку. – Сатану! Чтобы жир из вас 
вытопил, иначе лопнете.

— Нехорошо говорите, азнауры, – буркнул седой толстяк, как-то странно искривив 
рот. – Когда княжеские мсахури приплывают, всегда уважение оказывают.

— Княжеские? Еще бы! – Элизбар насилу сдерживал себя, чтобы не пустить в ход 
нагайку. – Ведь вы с них восьмую часть берете. Выходит: с бархатной куладжи – 
нитку, а с заплатанных шаровар – кисет? Запомните: каждый кажется себе 
великаном. А для вас рай может и на земле засиять, когда голыми останетесь.

— Куда же вы, азнауры?! – выкрикнул старик Беридзе и с внезапным проворством 
схватил уздечку, придерживая коня Ростома. – Кто видел, чтобы Лихи отпускало 
гостя без угощения? Э-э, сыновья, внуки, 
просите!
— Без угощения – как можно?! За одно бог пошлет два, – раздались дружные голоса.
 – Войдите в дом.

— Мы, отец, в гости только к друзьям ездим. – И Ростом, осторожно высвободив 
уздечку, тронул коня. – Но советую запомнить: иногда вода и обратно 
течет…
Выслушав подробный рассказ «барсов», Моурави решил своей властью обуздать 
речных разбойников. Но вмешалась церковь: речная подать приносит царству 
большой доход… «И церкви», – с негодованием подумал Саакадзе и решил, что самая 
страшная рогатка на путях к восстановлению царства – церковь, но ее силу пока 
не преодолеть.

Мысли Хорешани вновь вернулись к тому, что беспрестанно так тревожило е