кажется, даже утешает… Утешает? В чем? Может быть, уверяет друга, что и 
Теймураз будет следовать мудрым советам всесильного 
Моурави?
Католикос вышел в строгом облачении, за ним потоком белое и черное духовенство. 
Торжественно еще раз попросил он от имени церкви и народа не покидать царства, 
не оставлять престола.

Осенив себя крестом, Кайхосро 
ответил:
— Я, благословенный церковью правитель Картли, Кайхосро из рода Мухран-батони, 
отрекаюсь от венца и власти над Картли и передаю свои священные права царю 
Багратиду Теймуразу Первому и клянусь под его скипетром сражаться с заклятыми 
врагами возлюбленного 
отечества…
Внезапно колокола смолкли, оборвался говор толпы. В воцарившейся тишине вышел 
на паперть тбилели и объявил о свершившемся отречении. На лестнице притвора 
появился Кайхосро. Люди стояли молча, склонив головы.

Кайхосро одобряюще улыбнулся, вскочил на подведенного коня, на чепраке которого 
уже были фамильные знаки Мухран-батони. За Кайхосро последовали многочисленные 
сородичи – Моурави, Ксанский Эристави, Зураб, Газнели, мдиванбеги – почти все 
князья, «барсы», азнауры.

Не заезжая в Метехи, конный поезд направился к Дигомским воротам. Здесь 
произошло дружеское прощание фамилии Мухран-батони с провожающими. За ворота, 
кроме личной свиты, выехали только Моурави, «дружина барсов», Квливидзе, Нодар, 
а также на конях – Русудан и Хорешани.

Старого князя тронуло такое внимание, он знал: завтра вся знать выезжает к 
имеретинской границе, навстречу царю Теймуразу, а вот Моурави с близкими 
провожает бывшего правителя до самого Мухрани.

Но каково было изумление, когда на вежливое приглашение заехать в замок сразу 
согласился Моурави и, к ликованию мухранцев, прожил там с семьею более 
пятнадцати дней. Значит, не помчался, как все, навстречу царю Теймуразу. Значит,
 действительно огорчен отречением этого своенравного мальчишки, который, как 
сорвавшийся с цепи пес, носится по замку, перецеловал, кажется, не только всех 
прислужниц, но и всех псарей, и ночью у себя в покоях устроил пирушку, напоив 
Даутбека до зеленых 
чертей…
Неизвестно, по какой причине Георгий Саакадзе не выехал встречать Теймураза, 
царя-поэта. Быть может, вынужденный государственной необходимостью снова 
возвести на трон Теймураза, в душе опасался властного и упрямого кахетинца, 
оставляя за собой право в будущем обуздывать «навязанного» духовенством и 
княжеством царя? Быть может, хотел показать Теймуразу, что не собирается 
уступать ему власти Моурави? Как бы то ни было, но распрощался он с 
дружественным замком, лишь когда прискакали гонцы и сообщили, что караван 
Теймураза приближается к Мцхета.

Накануне Саакадзе осторожно намекнул Мирвану Мухран-батони о желательности 
присутствия его в первопрестольной.

Прощаясь, старый князь обещал не позднее чем через три дня прибыть со всеми 
сыновьями на коронование Теймураза.

Красив Мцхета в дни цветения мая, когда неукротимо несет свои тяжелые воды 
древняя и вечно юная Кура, а белая целомудренная Арагви устремляется к ней, 
забросав прозрачные рукава. А на горах леса шумят так задорно, словно впервые 
нарядились в весенний наряд, и в зеленом буйстве ветвей хлопотливо 
перекликаются голубой дрозд и розовый скворец. А там, на крутом кряже, в 
глубинах запутанного орешника, перекрывая урчание пушистого зверя, призывно 
кричит олень.

Но съехавшееся княжество не слышит упоенных голосов, не чувствует пьянящего 
благоухания весны. Даже праздничный звон не может пробудить в них живого 
отклика. Они всецело поглощены суетой.

Сопровождаемый католикосом Евдемосом, Даниилом – архиепископом Самтаврским, 
Агафоном – митрополитом Руисским, Филиппом – архиепископом Алавердским, 
Арагвским Эристави Зурабом, Ксанским Иесеем и свитой из кахетинских и 
картлийских князей, царь Теймураз приближался к собору Двенадцати апостолов.

На двадцать конских шагов впереди царственного каравана ехали тридцать два 
всадника в шишаках и кольчугах, по четыре в ряд, на вороном, белом, золотистом 
и гнедом скакунах. Время от времени чередуясь, шестнадцать всадников вскидывали 
длинные тонкие позолоченные трубы и выводили воинственные рулады. Несмотря на 
ярко слепящее солнце, остальные вздымали шестнадцать узких медных факельниц, из 
которых подымался густой красный огонь. Отблески его изменчиво играли на 
знаменах Картли и Кахети.