Самегрело. Он подозрительно прислушивался к словам Моурави, к резкой 
откровенности Зураба, к каверзным вопросам Вахтанга.

В строго убранном зале говорили о дружбе, о намечающемся союзе Картли с Турцией.
 Но Леван чувствовал: главный разговор будет с глазу на глаз с Моурави, и все 
больше скупился на слова. Только вспылил, когда Зураб упомянул о 
Гуриели:
— Напрасно, князь, напомнил о кичливом осле! Э-о! Разве он может понять, что 
такое осторожность владетеля и решительность 
полководца?
— Многочтимый, светлейший Леван, если память верна мне, то могу указать немало 
удачных войн Гуриели, – ответил задетый Зураб. – Притом доблестный Мамия – твой 
родственник.

— Немало удачных войн? Но ни одной – с Дадиани! Э-о! А родство не укорачивает 
его глупости… Вот Гуриели все жалуется на разорительную дань Стамбулу, а кто в 
этом виноват? Какой эфенди – будь то просто гонец – к нему из Стамбула ни 
явится, тотчас вытаскивает из сундуков свои богатства и кичится, что в тайниках 
в семь раз больше хранится. А у везиров легко разгораются зрачки на чужое: если 
хранится больше, пусть и дань в семь раз увеличится.

— Но и ты, светлейший, платишь дань Стамбулу.

— Я?! А разве царевичу Вахтангу не известно о дани, добровольно 
мною…
— Добровольной дани не бывает: если не силой, то положением обязали тебя, 
светлейший.

— Ты прав, царевич, – положением… Э-о, только не Стамбул, а я сам себя обязал. 
И… хотел бы видеть при жизни во весь рост неосторожного, который силой принудил 
бы Левана Дадиани платить ему дань! А чтобы убедить тебя, раскрою мои действия. 
Уверен, и Моурави Картлийский и владетель Арагви их одобрят, – Леван 
выхоленными пальцами поправил ожерелье. – Турецкие везиры рыскают в поисках 
чужих царств, особенно они любят прирезывать смежные земли. Э-о! У меня было 
две возможности: или мечом доказать непобедимость Самегрело, или миром 
удерживать хищников на далеком пределе. Я соизволил выбрать вторую, ибо в то 
время мою Самегрело раздирали междоусобицы задиристых тавади, да и лично мне 
пришлось немало возиться с заговорщиками… Ради поддержания дружбы я отправил 
султану, везиру и влиятельным пашам богатые дары и просил властелина османов 
раз в два года принимать от меня подать. При этом я описал боевой дух моих 
подданных и богом сотворенные укрепления, доступные только полету орлов… Так 
нерушимо установилась моя дружба с блистательным Стамбулом.

— Но до меня дошло, светлейший, что по принуждению султана ты чуть не выступил 
за Турцию против Ирана, – сказал Зураб.

Леван рассмеялся и выразил неодобрение лазутчикам Зураба, засоряющим уши 
господина смешной ложью. И подробно разъяснил, как в прошлом султан пытался 
доказать Дадиани свое неоспоримое право требовать от данника выступления для 
захвата Еревана, ибо эта крепость шаха ближе к Самегрело, чем к Стамбулу. Он, 
Леван, не преминул напомнить султану, что никто из предков Дадиани не служил 
Турции войском, – конечно, и он, Леван Второй, коня для подобного дела не 
оседлает. А если султана тяготит подать Самегрело, то он учтиво прекратит ее 
высылку. Просил также вспомнить о скромности Самегрело, никогда не обременявшей 
султана просьбой о защите, ибо мегрельцы сами в силах отстоять свою землю – 
каким бы могущественным ни слыл враг. Если же кто по безрассудности вторгнется 
в пределы, защищенные непроходимыми горами, лесами, болотами, а по морской 
черте неприступными башнями, то мегрельцы сами сожгут свои хижины и уйдут со 
скотом на высоты, чтобы оттуда издеваться над бессилием врага, заманивая его в 
западни и уничтожая до последнего башибузука.

— Э-о, мой князь, – весело добавил светлейший, – на такое предупреждение 
повелитель османов – вернее, его везир – ничего не ответил, а прислал с 
попутной фелюгой кальян, рассчитывая затуманить мысли Левана Дадиани. В 
благодарность я отослал везиру – вернее, его султану – амулет с вырезанными 
ходами, из которых нет выхода. С того радостного дня у нас по-прежнему дружба 
издалека.

Моурави внимательно изучал владетеля, на хищно изогнутых губах которого играла 
недобрая 
усмешка:
— Издалека, мой светлейший? А разве не прислал к тебе послов везир Осман-паша с 
целью получить золото, необходимое Стамбулу для ведения войны с шахом 
Аббасом?
— Э-о, мой Моурави! Было и такое, но после двух посольств я отучил османов 
посещать меня! – И под одобрительный смех Зураба и царевича продолжал: – 
Сначала пашей на границе встретили самые знатные тавади в самых простых 
архалуках. Они повезли послов не в Зугдиди, по удобной дороге, через красивые 
места, а в пятидесятый мой запасной замок – по тропам в крутых скалах, и когда 
те изнемогли, потащили их через заболоченные леса, выбирая при переправа