.

— Сейчас в Носте проверим, если откажешься от тунги вина и чахохбили, тогда 
твоя правда. Ну, давай развеселим аппетит! – И, взяв у встрепенувшегося Эрасти 
чурек, разломил пополам и предложил Эрасти разделить с ним скудную трапезу.

Георгий принялся за обе щеки уписывать хрустящую горбушку, обильно посыпанную 
острым сыром. Они выехали на опушку и по откосу спустились в лощинку к роднику. 
Джамбаз радостно заржал, решительно остановился и потянулся к воде.

Всадники спешились. Саакадзе, прильнув к каменному желобку, стал глотать 
прозрачную воду, словно собирался осушить весь родник.

В Носте Хорешани встретила Саакадзе упреком: совсем забыл семью, а сейчас нужны 
его советы, – ведь предстоят две 
свадьбы!
— Очень хорошо, – рассмеялся Георгий, – почти все владетели из замков переехали 
в Тбилиси, – ждут обещанных празднеств, а обещанное надо выполнять. Вот и 
включим свадьбы в число празднеств.

— Кстати о свадьбах, – с напускной важностью проговорил Дато. – Ко мне уже 
дважды приезжал Беридзе из Лихи.

— А что ему, речному червяку, надо? Не пошлину ли решили убавить и тем мозгов 
прибавить? – хмурился Элизбар, вспоминая неудачный исход своей миссии.

— Про пошлину совсем не говорил, а про невесту слишком много. Дочь высокого 
Иванэ, Нателу, высмотрел его старший сын; оказывается, умирает от любви… 
умоляет помочь.

— От одной любви? А может, и от страха за участь лиховской рогатки? Полтора 
мешка речного песка им в рот! И еще 
добавь…
— Не кипи, Димитрий, – поспешно прервал Дато, – что может выйти из ничего? 
Каждое воскресенье приезжают лиховцы высматривать невест. Но ни атласные 
куладжи, ни дорогие украшения не прельщают ностевок. Самая невзрачная, Софико с 
Нижней улицы, не пожелала выйти замуж за водяного 
черта…
— А этот, собачий сын, самую красивую выбрал.

— Это, Даутбек, и я заметил.

— Еще бы Дато не заметил, – прыснул Гиви, – сам перед ней крутил усы в церкви.

— А Натела как? Не соблазнилась 
богатством?
— Ты угадал, Георгий, соблазнилась, только стыдится подруг, молчит. Полагаю, 
Иванэ тоже жаждет за самого богатого лиховца выдать дочь, но стесняется дедов, 
засмеют.

— Вот что, передай Беридзе, что ты меня упросил. Быть свадьбе.

— А это зачем, 
Георгий?
— Так, мыслю, следует. Нельзя влюбленного томить в путах Великого Моурави.

Долго потешались над лиховцами, изощряясь в «ласковых» эпитетах и «красочных» 
пожеланиях.

Шутила и Русудан, но вдруг круто изменила разговор, уверяя, что 
княгинь-покровительниц восхищают лишь те шаири, которые воспевают их 
добродетели, а сказания – исключительно восхваляющие их род. Фрески, свитки, 
наука о звездах на одних навевают приятный сон, а в других пробуждают желание 
вцепиться друг другу в горло за первенство. Она, Русудан, это предсказывала! 
Напрасная трата времени и денег.

Но Саакадзе оспаривал: все же мужья, под сильным давлением жен, на многое 
согласились, и не пришлось применять оружия. Пусть веселятся, на зависть 
Андукапару и Гульшари. Но женихам Хварамзе и Маро придется подождать до 
возвращения Папуна из Гулаби.

Все согласились с Георгием. Нельзя предаться семейной радости без дорогого 
друга. Только княгиня Нато недовольна: сколько времени еще девушек 
томить?
Почти совсем перебралась княгиня в Носте. Даже приготовленное приданое сюда 
перевезла. Угрюмо стало в Ананури: по-прежнему на горе Шеуповари грозно высится 
крепость, по-прежнему славится орлами и сапфировой Арагви, но душа замка ушла 
вместе с доблестным Нугзаром. Уже не поют красивые девушки под зубчатыми 
стенами. Нет веселых базаров. И за еду едва десять человек садятся, а при 
Нугзаре три скатерти растягивали – все было мало. Зураба словно змея ужалила.