.

Действительно, когда Вачнадзе, проводив Дато, вернулся, он увидел необычайное. 
Говорили одновременно, громко, жестикулируя, едва соблюдая установленное 
обращение.

Сам Теймураз с покрасневшими веками метался по залу. Наконец-то! Опять царство! 
Два царства! Телави и Тбилиси! Переменить стольный город… Нечего менять, Греми 
не 
возродится…
Говорили долго, все взвешивая, все предугадывая. Теперь особенно важными 
казались очищение Георгием Саакадзе Нижней Кахети от персидских переселенцев, 
его помощь кахетинским азнаурам в восстановлении хозяйств, вновь воздвигнутые 
им укрепления на восточных рубежах. Сожалели, что Саакадзе не упомянул в свитке,
 с какими царствами и княжествами думает заключить союз. Батумские паши 
заверяли: Моурав-бек домогается дружбы с Блистательным Стамбулом. Но особый 
гонец, азнаур Заал, выпытал – с папой Римским. А Лома клянется: только с 
Имерети.

Архиепископ Феодосий сокрушался, что Моурави не проявил дальновидности: ему бы 
с единоверной Русией договориться. Внезапно Джандиери вспылил и принялся 
упрекать архиепископа в бесполезности его поездок в страну гладкого льда.

Медленно перебирая агатовые четки, вступил в разговор архимандрит Арсений. Он 
напомнил об опасности, надвигающейся из Самцхе-Саатабаго. Османы стремятся не 
только разобщить грузин, но и отторгнуть Иверию от Русии. Они покровительствуют 
католическим миссионерам, пропуская еретиков всюду, где закрыто всевидящее око. 
И богопротивные монахи расползаются, яко черви. Следует царю Теймуразу в своем 
послании упомянуть об этом, дабы Георгий Саакадзе остерегался дружбы с хитрецом 
Пьетро делла Валле.

Чавчавадзе, напротив, советовал царю пока не печалиться о вере. Доброжелательно 
кивнув Арсению, князь поздравил его со счастливой удачей владеть Цинандали, 
расположенной вблизи рубежа Шамхалата. Разбойникам не надоедает скатываться на 
Алазанскую долину и опустошать его, Чавчавадзе, владение.

Оказалось, и Джандиери и Вачнадзе тоже думали о диких шамхальцах, разоряющих не 
только их, но и соседей. Необходимо незамедлительно просить Саакадзе помочь 
расправиться с собаками шаха, как он расправился с Двалети.

Чавчавадзе поддержал советников, ибо разгром Шамхалата даст возможность Кахети 
приблизиться к берегам каспийским и твердо стать на торговом пути между Русией 
и Ираном.

Теймураз молчал. Он думал об одном: сперва вернуть престол, а уже потом 
беспокоиться о том, с кем заключать союз.

Лишь на другой день Дато пригласили к царю – выслушать то, что Моурави не 
доверил пергаменту. На простой куладже Дато сверкал маленький павлин, напоминая 
о взятии Кандагара. Цаги из черного сафьяна украшали золотые кисти. Строгостью 
одежды Дато подчеркивал важность своей миссии.

Он только слегка коснулся широких замыслов Саакадзе, вскользь упомянул о 
постоянном войске в шестьдесят тысяч сабель, о предстоящем большом посольстве в 
Стамбул, об оживленной торговле на новых караванных путях и незаметно перешел к 
делам Кахети. Дато настаивал на немедленном выезде советников в Кахети для 
переговоров с князьями. И народ необходимо подготовить к предстоящим 
государственным событиям. Так же считал необходимым выехать архимандриту 
Арсению к католикосу – пусть отвезет от царя Теймураза жалобу на пренебрежение 
церкви к богоравному Теймуразу, который не собирается вековать на чужбине.

Потом на тбилисский майдан пусть отправится азнаур Лома и закупит для цариц 
парчу и атлас… Щедро расплачиваясь, он должен шепнуть купцам, что царь Теймураз 
в большом почете в Стамбуле, но благополучие грузин он, как всегда, ставит 
превыше всего, радуется возрождению Картли и повелел по воскресеньям служить 
молебен о здравии Великого Моурави. Пусть чаще заглядывает в духаны азнаур Лома 
и не скупится на угощение и разговор. Как ручьи с весенних гор, должно 
зажурчать восхищение царем Теймуразом.

Приятно изумленные кахетинцы все сильнее проникались верой в успех замышленного.

После вечерней еды Дато долго беседовал с Чавчавадзе, поражая опытного 
царедворца умом, блеском речи и знанием дел царства. Задуманное потребует 
значительного расхода, поэтому Дато, отодвинув на каменном столе чернильницы, 
положил перед растроганным князем два тугих кисета и пообещал в следующий 
приезд доставить хурджини с монетами большого веса – на общее святое дело.

Послание Великому Моурави царь Теймураз писал сам. В нем не звучали шаири, оно 
было насыщено признательностью и клятвенным заверением все дела объединенного 
Кахетино-Картлийского царства решать совместно, ибо царь Теймураз думает как 
раз так, как думает Великий Моурав