отступника Газнели так наказал: спустил ночью с облаков белое воинство, и оно 
истребило всю фамилию, – одного лишь оставил, пусть его грызет совесть. Только 
черт и тут помог – в Метехи проник, спрятавшись в хурджини конюха. Конюх 
чихнуть не успел, а хвостатый уже в опочивальне старому Газнели нашептывает: 
«Кричи, батоно, на всю Картли, что Шадиман Бараташвили и его приверженцы ночью 
напали на замки и твою фамилию изрубили. Мор там – пир здесь, отсев там – мука 
здесь!»
Тревожно переглядывались крестьяне. Уже давно пора было двинуться в путь, но 
страшные сказы о проделках остроголового вселяли смятение.

Из-за стойки выпрыгнул молодой мествире, презрительно оглядел сказителей и 
насмешливо 
спросил:
— А сами-то вы не служители черта? Иначе как понять: вот уже две луны, куда с 
песней ни заглянешь, везде вы торчите. Видно, по велению черта народ 
смущаете!
Чернобородый сказитель обозлился, широко осенил крестом себя и своих друзей. 
Зашумел 
народ:
— Сразу заметил прислужника черта! Пусть плетет рассказ! Правды многие 
боятся!
— Правда на огонь похожа – 
обжигает!
— Дураков обжигает, а умный всегда увернется.

— Почему из-за стойки выпрыгнул? – замахала руками на мествире какая-то 
толстуха. – Может, в цаги копыта прячешь? Может, газнелевский 
раб?
— Го-го-го, дайте ему по тыкве! Пусть ниже пригнется, удобнее князя целовать.

— Лучше, люди, падем ниц перед католикосом! – выкрикнул чернобородый сказитель. 
– Да окропит он святой водой рогатки! Будем молить отцов церкви защитить божий 
закон. Да сгинет лукавый, подкрадывающийся к нашим 
душам!
— Э-э, человек, почему так крепко на черта обиделся? Не катал ли он ночью твою 
жену? – выкрикнул прадед Матарса под громкий смех. Он с дедом Димитрия тоже 
спешил в Мцхета: там их «барсы», там решается важное.

Духан разбушевался: одни сожалели, что бог не перебил, кроме Газнели, еще 
несколько княжеских фамилий; другие уверяли, что князей бог послал.

— Бог послал в наказание за грехи ваши! – хохотал дед Димитрия. – Вот я, 
несчастный, со дня рождения без князя обхожусь, – наверно, потому веселый.

— А не потому ли веселый, что у тебя в голове князя 
нет?
— Постой, постой, старик! Я тебя вчера молодым встретил, по смеху узнал! Да у 
тебя и борода сегодня серой пахнет. Э-э, люди, держите 
нечистого!
Народ шарахнулся, кто-то истошно вопил, что черт нарочно всех в духане задержал,
 надо немедля отправиться к католикосу и молить, чтоб не снимали рогаток.

— Рвите хвосты у слуг сатаны! – кричали сказители, надвигаясь на ностевцев.

Мествире свистнул. Из-за свода выскочили вооруженные гзири.

Сказители метнулись к выходу, но дед Димитрия, приставив к своему лбу два 
обнаженных кинжала, как рогами, загородил дверь. Поднялась свалка, в руках у 
мествире оказалась черная борода сказителя. Кто-то сдернул с мествире плащ, и 
пойманные увидели, что с песней ходил за ними два месяца по пятам никто иной 
как начальник гзири.

— Чьи лазутчики? – гаркнул начальник, отодвигая на стойке чаши и раскладывая 
пергамент. – Говорите, кем посланы народ против Моурави 
подымать?
— Мы ничьи!.. Мы странники!.. Люди, помогите! Убьют нас!..

— Убить мало, собачьих детей! По-вашему выходит, народу выгодно князьям 
проездную пошлину 
платить?
— Очень выгодно! – насмешливо прищурился прадед Матарса. – Недавно поехал с 
сыном на тбилисский майдан, полную арбу нагрузили, хотели на цаги обменять. 
Пока доехали, меньше половины осталось. Во владении князя Цицишвили сыр взяли! 
У рогатки князя Качибадзе мед взяли! У моста князя Орбелиани шкуру лисицы 
взяли… Лучше бы мою! У 
мельницы…
— Слышали, ишачьи хвосты? Кому верить 
вздумали!
Смущенно топтались крестьяне и вдруг наперебой стали рассказывать, кто сколько 
и где потерял из-за проездных пошли