шах-ин-шаху обратить благосклонное внимание на царя-узника. Картлийский народ 
любит Луарсаба, примут и князья. Воцарение законного царя – гибель Саакадзе, 
падение турецкого влияния и полная покорность 
Ирану…
— Аллах свидетель, моему верному Караджугаю всегда нравился этот 
царь!
— Ибо его слово есть слово. Если он поклянется в верности всесильному шаху 
Аббасу, то мечом к сердцем будет до последнего часа служить процветанию 
персидского сада. И Багратид сумеет заставить даже свою церковь держать царское 
слово…
— Бисмиллах! Что такое царское слово? Выгодно царству – держит слово, а 
невыгодно – должен нарушить, если не хочет прослыть погонщиком ослов. – Аббас 
пренебрежительно махнул рукой, и шафранным отсветом блеснули его ногти. – Но 
мудрость подсказывает: для моего царства тоже выгодно, чтобы я сдержал слово… Я 
сказал упрямцу: не примешь мохамметанства – будешь моим узником. Царь Картли 
должен стать мусульманином, ибо мне надоело думать – признает ли Картли над 
собою власть единоверной Руси или соизволит остаться вилайетом Ирана. Нет, мой 
Караджугай, если бы даже сам очень хотел – не могу. Все чужеземные купцы знают 
о моем решении и тотчас разнесут по странам, что узник, царь картлийский, 
победил своею стойкостью могущественного шаха Аббаса Сефевида. Значит – Христос 
сильнее Магомета.

Ханы поспешили снова восхититься мудростью шах-ин-шаха.

— Вот если бы найти его жену… говорят, ради нее руку в огонь положит, – 
задумчиво добавил шах.

Караджугай и Эреб ухватились за эту возможность и решили поручить дервишам 
розыск царицы Тэкле, если она в Персии, а купцу Вардану – если она в Картли. 
Пусть и Шадиман об этом подумает.

Сходя по ступенькам трона, шах на ходу 
бросил:
— Русийских послов приму через одну пятницу, ибо надо мне посоветоваться с 
пророком: в чем уступить царю Московии, а в чем быть непреклонным.




ГЛАВА ДВАДЦАТЬ 
ПЯТАЯ

Как тень, слонялась Нестан без еды и без сна. Сегодня последний день из трех, 
обещанный Варданом. Гулузар еще накануне говорила со своим евнухом. Абдул 
обещал, но медлил. Утром Гулузар снова напомнила ему о желании купить у 
картлийского купца вышивки и обменять негодные коши.

И Гулузар и ее прислужницы безразличны Абдулу, но он томился от зависти к 
младшему евнуху, недавно выследившему двух наложниц, которые совместно с 
наложницами Караджугая остановили свои носилки у сирот гадалки. За зоркость 
пятый помощник Мусаиба перевел счастливца на четвертый двор, теперь он ходит с 
поднятой головой, едва замечая низших евнухов. И Абдул решил, чего бы это ему 
ни стоило, вырваться из задворок к цветущим дворцам знатных наложниц. Он думал: 
«Может, грузинка скажет купцу что-нибудь лишнее? Аллах, кто обращает внимание 
на разговор рабыни, но грузинка – княгиня!» И евнух заторопился к десятому 
помощнику Мусаиба.

Старый свирепый ассириец внимательно выслушал Абдула и, поджав под себя ноги, 
полуприкрыл глаза: «Конечно, это дело не стоило бы и плевка, но рабыня носила 
княжескую корону, а купец – из Гурджистана. Что, если?..» Ассириец давно 
томился желанием спихнуть бездельника Мустафу и стать самому восьмым помощником 
Мусаиба. Он сам подстрекал к бегству наложницу Маниже, мечтающую вырваться из 
гарема ради жениха, оставленного в Ширазе… Но проклятая, боясь превратиться в 
невольницу, медлила! А время двигается, как песок в хрустальном шаре, 
необходимо к старости обеспечить себе выгодное положение. И ассириец помчался 
на первый двор.

Ага Мусаиб бесстрастно выслушал взволнованного ассирийца: он, ассириец, давно 
украдкой следит за грузинкой, которая только снаружи нежная голубка, а сама 
подолгу около стен крутится, как гюрза, наверх смотрит.

— Удостой мой слух, ассириец, с купцом по-грузински говорила рабыня? – 
неожиданно перебил Мусаиб, пристально смотря на евнуха.

Ассириец смутился: он не знал, как торговалась с купцом бывшая княгиня. Поэтому 
счел осторожность лучшим 
щитом:
— Громко говорила по-персидски, ага Мусаиб, но тихо что-то шепнула.

— Тебе это приснилось в мрачном сне, – презрительно усмехнулся Мусаиб. – Знай