сил хозяин попробовать его вино но Арсакидзе сказался 
больным. Тогда великан проводил его к хижине Бодокии и пожелал ему доброго 
здоровья.
     Разъяренные собаки метались за низкой калиткой. Арсакидзе позвал хозяина, 
но никто не отозвался. Гость заглянул во двор.
     На крыльце деревянного домика сидела у люльки старуха в трауре и старалась 
унять плачущего ребенка.
     У самого крыльца мальчик держал козу за рога, крохотная девочка доила ее; 
еще один маленький полуголый мальчик тут же сидел на корточках и упрашивал 
девочку:
     – Я голоден, Тамрико, дай мне пососать…
     Старуха крикнула:
     – Потерпи малость, вот вскипятим молоко, напьешься…
     Третий мальчишка с деревянной саблей в руке гонялся за нахохлившимся 
петухом. Четвертый мальчик восседал на козе, По двору метались переполошенные 
куры.
     Старуха закричала:
     – Кто там пришел? Уймите собак. Наконец спешился маленький ездок, 
скакавший на
     козле, подошел к калитке и, не отвечая на приветствие Арсакидзе, открыл ее.

     Когда Арсакидзе поднялся на крыльцо и рябая старуха заговорила с ним, он 
заметил, что она слепая.
     Старуха учтиво спросила пришедшего,, кто он и зачем пожаловал.
     – Я друг мастера Бодокии, хотел его видеть, – сказал Арсакидзе.
     – Беда стряслась над нами, сынок, – сказала старуха. – Моя дочь померла на 
прошлой неделе – не бойся, не от чумы, хотя, да не осудит меня господь, лучше 
было бы, если бы от чумы она померла, да и всех нас, кстати, взяла бы смерть. 
Померла она и оставила мне, несчастной слепой старухе, этих ребятишек. Бедный 
зять не ходит на работу, день и ночь носится по поселку и ищет кормилицу для 
этого ребенка, но сам посуди, сынок, кто пойдет к нам голодать. Наша буйволица 
подохла недавно, и тощая коза – одна наша надежда.
     У Арсакидзе к горлу подступали слезы, он наклонился и шепнул старухе:
     – Протяни мне ладонь, бабушка, и передай вот это мастеру Аристосу– я 
должен был ему десять золотых и вот принес свой долг…
     У старухи из глаз брызнули слезы, и она, протягивая руку, простонала:
     – Какой святой прислал тебя к нам в этот вечер, сынок?
     – Ничего, бодрись, бодрись, бабушка, передай вот это Аристосу.
     – Но все же кто ты, сынок?
     – Он знает, бабушка… Спокойной ночи! Сказав это, Арсакидзе поспешил к 
калитке…
     На четвертый день Бодокия явился на работу и рассказал Арсакидзе о 
странном происшествии. Вот, мол, какойто божий человек принес ему десять 
золотых, благодаря этому ему удалось найти кормилицу для осиротевшего грудного 
ребенка и наладить другие домашние дела.
     Арсакидзе выразил удивление по этому поводу и всячески старался отвести от 
себя подозрение Бодокии.
     
XLVII
     
     Как– то вечером к западу от Мцхеты появилась на небе неведомая копьевидная 
звезда.
     Фарсман Перс долго следил с террасы дома за этой звездой, и только тогда, 
когда она исчезла за облаком, он спустился в свою комнату.
     Вардисахар раздевалась.
     Он подошел и ущипнул жену за голую руку,
     – Слушай и запомни: если царь снова пришлет скорохода, скажешь ему, что 
Фарсман заболел чумой.
     – Царь отбыл утром в Уплисцихе, – сообщила Вардисахар.
     – Кто тебе сказал?
     – Я ходила в Самтавро, там монахи говорили.
     – Разве сегодня служили обедню в Самтавро?
     – Архиепископ служил…
     – О чем болтал Ражден?
     – Он говорил, что за наше кощунство господь послал нам чуму, что в Мцхете 
много язычников и еретиков, которые высмеивают веру Христову.
     Фарсман понял, к кому относились слова Раждена.
     – А все же, Вардо, в чем он обвинял еретиков?
     – В том, что они сомневаются в непорочности святой девы.
     Сама Вардисахар была настроена против еретиков и язычников. Она бранила их.

     – Узнай я только, кто эти еретики, да я первая забросала бы их камнями! – 
говорила она.
     – Разве непорочность так уж необходима женщине? Ведь вот ты, например, не 
была невинной, когда выходила замуж, а я тебя люблю больше любой девственницы. 
Ведь так?
     Вардисахар вспыхнула:
     – Даже больше, чем дочь Фанаскертели? Фарсман подошел к ней и погладил ее 
по голове.
     – Завтра не выходи в город, Вардо, ты ведь знаешь, среди рабочих 
Светицховели появилась