к вестника правды носят меня мои старые ноги, государь!
     – Что же мне сказать тебе, Фарсман?
     – Все, что тебе угодно, государь.
     – Где ты пропадал столько времени? Возвещал миру правду, не так ли?
     – Нет, я считал рыб, плывущих в Гудамакари. – Сколько же их проплыло 
сегодня вечером?
     – Ровно столько, сколько правдивых слов я хочу сказать тебе, государь.
     – А все же, сколько их было?
     – Столько, сколько вопросов пожелает задать мне мой повелитель.
     – И эти вопросы, как и рыбы, проплывут мимо?
     – Нет, мои слова оживут в молчании, они тихо проникнут в душу слушателя и 
медленно, как дым от опиума, проходящий через трубку наргиле, дойдут до ere 
сердца, и только после этого я увижу их действие.
     Георгий поднял голову, показал глазами на подсвечники и сказал:
     – Я часто засыпал под твои волшебные рассказы, Фарсман. Если я и сегодня 
усну, возьми эти подсвечники и, когда будешь проходить малую палату, отдай 
их"слугам. Скажи, чтоб не будили меня, пока не явится скороход Ушишараисдзе. 
Сказав это, царь замолк.
     Спустя некоторое время он снова обратился к Фарсману:
     – Ты хорошо выразил сходство между словом и опиумом. А теперь скажи мне: 
чем же слово не похоже на опиум?
     – Чем не похоже слово на опиум? повторил Фарсман. – А вот чем: опиум 
пьянит только того, кто его курит, а слово, сказанное одному, пронзает сердца 
тысяч, как камень, брошенный в стену.
     – Как это так?
     – В детстве я и мои сверстники ставили вдоль стены пустые кувшины, а затем 
кидали камнями в стену. Камни отскакивали от стены и разбивали кувшины. Когда 
нас заставал наставник, мы божились, что кидали мимо кувшинов, в стену.
     Царь помолчал, а затем спросил Фарсмана:
     – Почему ты говоришь, шепотом, Фарсман? Я, правда, немного пьян, но думаю, 
что сон еще не скоро возьмет меня. Кроме того, ты сегодня говоришь так мудро, 
что, пожалуй, я и вовсе не усну.
     – В Каире у меня был учитель, мудрый собеседник. 
АбубекрИсмаилИбнАльАшари звали его. Он бродил по свету и одаривал людей 
мудростью. При дворе АльХакима он считался вещателем тайн и мастером 
нашептывания. Это он научил меня, государь, сообщать шепотом великие истины на 
ухо сильным мира сего. Только то, о чем можно говорить на базаре, следует 
выкрикивать громко, как это делают продавцы меда и воды в Каире, чтобы их 
слышали сапожники и чувячники.
     – Я спрошу тебя еще об одном, и постарайся ответить мне быстро и прямо.
     – Я никогда не говорю прямо, ибо сказанное обиняком прямее ведет к цели, 
царьбатоно. Если бы я и мои сверстники бросали камни прямо в кувшины, наш 
наставник бил бы нас нещадно. В Афинах греки почитали одно божество, которое 
считалось у них вещателем. Но это божество никогда ничего не говорило прямо, а 
всегда лишь – обиняком и намеками.
     Царь закрыл глаза, зевнул, но затем снова обратился к Фарсману: – А теперь 
скажи мне, Фарсман, как нравится тебе наш главный зодчий Арсакидзе?
     – Он рисует лучше, чем строит… Когда я узнал, что Мелхиседек назначил его 
строителем храма, мне пришел на память один старинный рассказ…
     – Не католикос, а я сам выбрал Арсакидзе. Старик смутился и замолчал.
     В дворцовом саду рычал гепард: «уррахх! уррахх!…»
     – Не бойся, что бы ты ни сказал мне сегодня, я все прощу тебе, Фарсман.
     – Если цари щадят за правду сегодня, то спустя три года они втрое за нее 
взыскивают.
     – Ни через три дня, ни через три года… Клянусь! Фарсман колебался.
     – Что же тебе напомнило назначение Арсакидзе, Фарсман?
     – Когда дьяволы изгнали попов из ада, бог им назначил туда попом ворона…
     Царь улыбнулся, и это прибавило Фарсману смелости.
     – А как тебе нравится новый Светицховели?
     – О новой книге ничего нельзя сказать, пока ее не перепишут много раз. О 
вновь построенном храме тоже ничего нельзя сказать, пока землетрясение не 
испытает его прочности.
     – Ты опять говоришь туманно, Фарсман.
     – Я думаю, государь, что наилучшая книга та, которая еще никем не написана.
 Что касается наилучшего храма, то он тоже еще никем пока не выстроен на земле.
     – Теперь поведай мне о моих вазирах, Фарсман. Какой из них тебе нравится 
больше всех?
     – Тот, кто хоть один раз говорил правду своему повелителю.
     – Ну, и который же это из них?
     – Все твои вазиры боятся тебя. Ты знаешь лучше меня, что советы лицемеров 
никогда еще не приносили пользы царям.
     Царь лег ничком и смеялся от всей души. Фарсман все больше смелел.
     – Трусы не могут быть хорошими вазирами, это так же верно, как и то, что 
Арагва не потечет вспять.
     – Это бесспорно! – подтвердил царь. – А если это бесспорно, то что же 
остается делать царю? Умные вазиры ни одного царя еще не сделали мудрым. А если 
царь окружит себя такими вазирами, у которых не будет страха перед царем, то 
вазиры сами потянутся к престолу.
     Царь подтвердил и это.
     – А еще какой порок у царей, Фарсман?с улыбкой спросил царь.
     Фарсм