ак опытного заклинателя и укротителя. Ингилоец 
сидел на земле и держал в руках концы веревок и плеть. Когда гепарды рычали на 
окружающих, он замахивался плетью, которая свистела в воздухе. Так в Грузии 
аробщики погоняют буйволов. В царском саду распустились иранские розы, красные, 
как кровь, белые, как сердцевина миндаля, и бледножелтые, как слоновая кость. 
Цвели садовые маки, шафраны и гвоздики разных сортовдля описания их расцветок 
не хватило бы ни времени, ни слов. В беседке собрались гости: азнауры и 
дамыкрасавицы, прибывшие из эриставств. Была тут Дедисимеди – единственная 
дочь владетеля Тмогвского замка, полногрудая, с бровями, натянутыми, как лук, и 
руками, белыми, как молоко, с длинными пальцами, какие рисовали на фресках 
тогдашние художники. Младшая дочь Шарвашисдзе, Хатуна, синеокая стройная 
девушка. И волнующая, как первый грех, Тутай, вдова Варданисдзе. Все три дочери 
эристава Гварама Абулели: одна светлая, другая темная и третья «солнцеликая» 
(так называли ее молодые люди).
     Даже среди красивейших придворных дам выделялась своим блеском жена 
владетеля Цхвилосцихе, Цокала. Безукоризненно стройной была она, но рыбьи глаза 
придавали ее лицу глупое выражение. «Рыбьей Коровой» прозвал ее Георгий. Было у 
нее и другое прозвище: «Апокалиптическая Блудница». Так прозвал ее царский 
духовник Амбросий. Цокала была дальняя родственница царя. Говорили, что Рыбья 
Корова – его тайная наложница. Вызывало подозрение, что Цокала приезжала 
«молиться» в Мцхету как раз тогда, когда царица Мариам уезжала на поклонение 
святым в монастыри Абхазии или Кларджети. Рыбью Корову сопровождала на этот раз 
ее старшая дочь Натия, совсем еще юная девушка, стыдливая, как молодая серна. 
Фигурой Натия походила на мать, но глаза у нее были сапфировые. Она так нежно 
подымала и опускала свои длинные черные ресницы, как будто на ее веках сидели 
сумеречные бабочки.
     – У этой девочки пьяный взгляд, она мне нравится, – вырвалось както раз у 
царя, когда он был опьянен опиумом.
     Царский духовник и другие дворцовые сплетники делали свои догадки:
     «Рыбья Корова мечтала о царском титуле, но ее подвели ее рыбьи глаза, 
теперь она пытается возвести на престол свою дочь Натию».
     К группе красавиц подошли прекрасноликая Анчабаисдзе и «усатая» Русудан – 
супруга цхратбийского эристава, но дочь Колонкелидзе, Шорена, затмила своей 
красотой всех присутствующих женщин. Чуть печальной показалась царю дочь 
Колонкелидзе. Как роза Экбатана, блистала она в окружении цветов и 
прекраснейших женщин. Шорена не посмотрела ни на царя, ни на Гиршела, не 
удостоила взглядом и азнауров в кафтанах, расшитых виссоном и аксамитом. Лишь 
на Константина Арсакидзе тайком взглянула она – на того, кто, как тень, стоял 
среди знатных людей, выделяясь из круга холеных придворных мужчин своей простой 
пховской одеждой.
     Коварным взглядом окинула Шорену Рыбья Корова, а затем перевела глаза на 
Георгия. От нее не скрылось волнение царя. Не только дамы, но и рыцари не 
решались приблизиться к гепардам.
     Самец лежал, самка стояла. Увидев гепардов, Шоре на просияла и смело 
подошла к самке. Георгий посмотрел на них: чтото общее было между гепардом и 
этой девушкой. Арсакидзе вздрогнул: не бросился бы зверь на Шорену. Желтоватая 
шерсть с красными крапинками покрывала самку от шеи до хвоста, точно расшитый 
золотом ковер. Звери походили на тигров, только глаза и крапинки на теле были у 
них не такие крупные. Морда, живот и внутренняя сторона ног отливали соломенным 
цветом, хвост самки был ярче окрашен, чем у лежавшего рядом самца. Когда самец 
встал, Шорена заметила его крепкие высокие ноги. Она погладила самку по спине, 
зверь сощурил глаза и замурлыкал, словно кошка, которая нежится на коленях у 
хозяина. Храбрость Шорены сконфузила азнауров: женщина оказалась отважнее 
мужчин.
     Теперь царь тоже подошел к гепардам и обрадовался, что звери подпустили 
его. Он волновался: почему не идет Фарсман? Может быть, он заболел? Фарсман 
нарочно заставлял себя ждать. После того как с него сняли сан главного зодчего, 
он стремился получить должность главного ловчего. Фарсман знал, что во дворце 
Георгия нет людей, которые умеют дрессировать гепардов, и потому старался 
набить себе цену. Наконец он явился. Склонился перед царем, поздоровался с 
гостями и смело подошел к гепардам.
     Он потер самца за ушами, погладил по спине самку. Потом повернулся к царю.
     – Это персидские паланги, царьбатоно, индусы зовут их хонигами или 
керкалами, египтяне – гносами.
     – Если не ошибаюсь, индусы зовут их читой, – перебил его царь.
     – Да, зовут и читой.
     Фарсман читал об этих зверях у арабских авторов, а о том, как дрессируют 
гепардов, он слышал в Каире, вот почему он обратился к ингилойцу с вопросом:
     – А ты охотился с этими гепардами?
     – На джейранов ходил, батоно.
     – А на серну?
     Ингилоец почесал себе затылок.
     – На серну еще не водил их.
     – Кто их обучал?
     – Мы завязываем им глаза и приставляем к зверям бабу, которая всю ночь 
тараторит им в ухо – рассказывает сказки. Таким способом мы приучаем их к 
человеческому голосу.
     Фарсман обратился к царю.
     – Гепардединственное животное, государь, которое может долго выдержать 
женскую болтовню! – сказал он и исподтишка взглянул на дочь Фанаскертели, 
супругу владетеля Цхратба.