изодранные мутаки и тюфяки. Три убогие колыбели 
стояли перед постелью. Дети жалобно пищали.
     Мальчуган заливался тонким плачем, который переходил у него в икоту и 
кашель. Он кашлял и закатывался, как петушок. Женщины, занятые уборкой стола, 
не обращали на крики ребят никакого внимания. Георгий подошел к ребенку, 
приласкал его. Приложил указательный палец к подбородку.
     – Агууу! Агуу!
     Курдюк положили варить в котел. Гостям подали рыбу с острой подливой. 
Запах подливы, заправленной сельдереем, раздражал и без того завидный аппетит 
Гиршела.
     Георгий подсел к очагу, взял у женщины крылышко и сам стал медленно 
смазывать жиром гуся, висевшего над очагом.
     – Сколько у тебя детей, тетка?
     – У меня? Да у меня двое.
     – Близнецы?
     – Близнецы, – ответила женщина стыдливо.
     – Ну, дай им бог вырасти большими.
     Георгий окунул крылышко в сковородку и смазал гуся.
     – А чей же третий, тетка?
     – Сестра у меня гостит. Этот маленький – ее сын. Бедняжка, заболел 
коклюшем.
     Гиршел жадно поедал сома. Эстате то и дело вносил наполненные вином 
глиняные кувшины.
     – Сегодня я был в гостях у моего побратима, голодом уморил он меня, 
окаянный! – шутил Гиршел и, свернув тонкий лаваш, обмакнул его в подливу и 
запустил в рот.
     При виде влажных винных кувшинов Георгию тоже захотелось вина. Гиршел 
передал Эстате очередную чашу.
     – Из этой чаши выпьем за здоровье нашего Глахуны, – произнес Эстате.
     Георгий взял у друга чашу, поднял ее и сказал:
     – Сначала выпейте за здоровье моего гостя Икункелидзе.
     Гиршел улыбнулся и ничего не сказал.
     – Этот человек приехал в Мцхету жениться. Он переплыл разлившуюся Куру, 
ибо обычай героев такой: ради возлюбленной быть готовым к любым испытаниям.
     Глахуна посмотрел кругом и, убедившись, что женщины вышли, сказал:
     – Нет, ребята, неправду я вам сказал. У него в Мцхете живет наложница – 
изза нее не пожалел он живота своего.
     Габо заметил, что Глахуна соревнуется в выпивке с неизвестным, и шепнул 
Эстате:
     – Подлей водки в вино этому богатырю, а не то он всех нас перепьет.
     Затем обратился к Георгию: – Ты налегай на гуся, Глахуна. Помни, это вино 
обманчиво.
     Георгий оторвал ляжку у гуся. Гиршел ел молча. Своими хищными зубами он 
раздирал мясо, разгрызал кости, облизывая жирные пальцы.
     С аппетитом ели и остальные. Кончились тосты за здоровье присутствующих и 
Домочадцев; Георгий взглянул на Ундилаисдзе и, когда убедился, что тот 
достаточно пьян, поднял бычий рог и произнес:
     – Разрешите, друзья, и мне сказать тост. Помните вы друга нашего детства, 
племянника матери моей, Гиршела?
     – Как же не помнить, Глахуна, с ним мы не раз рыбачили на Арагве, – 
ответили все трое.
     – Так вот, Гиршел бежал от сарацин и прибыл в Квелисцихе в день пасхи. 
Выпьем, ребята, за Гиршела. Вы помните, верно, и то, как он когдато 
соревновался с нами в выпивке. Будь он теперь с нами, мы бы потешились над ним.
     – Ээх, будь он с нами! – загоготал Габо. Гиршел обнажил крепкие клыки, 
опорожнил рог и
     стал грызть гусиное гузно. Вдруг он покраснел, както странно зашатался и 
выронил жирный кусок в миску. Его затошнило, но он удержался, упершись локтями 
в колени.
     Габо наполнил турий рог до краев.
     – Выпьем по обычаю за здоровье царя Георгия. Опорожнили турий рог. Снова 
стали есть молча.
     – Как вы думаете, что ест сейчас этот бедняга, царь Георгий? – спросил 
Эстате.
     – Наверное, как и мы, смакует курдюк трехгодичной выдержки, оленьи шашлыки 
ему не по карману, – пошутил Ундилаисдзе.
     Царь Георгий в самом деле ел в эту минуту курдюк трехгодичной выдержки. Он 
улыбнулся и вытер ладонью жир с усов. В душе же Георгий испугался, как бы 
пастух не узнал его. Он подмигнул Габо – закати, мол, пастуху еще один рог. 
Тамада наполнил рог до краев. – Пью за здоровье твоих домочадцев! – обратился 
он к Ундилаисдзе. Мухранское вино окончательно сразило джавахетца. Он опустил 
голову и задремал. Вино все больше разбирало и Гиршела. Но, как и во всем, он 
состязался со своим родственником и в выпивке.
     Стойко пил сам, но следил и за чашами, которые осушал Георгий.
     – Соревнование со мной погубит тебя, Икункелидзе! – крикнул ему Георгий. 
Одним дыханием опорожнил он огромную чашу и передал ее Гиршелу.
     Гиршел лукаво улыбнулся ему. Китеса, Эстате и Габо удивились, что царь 
пьет сегодня с таким увлечением. Гиршел опьянел. Он стал приставать к Георгию:
     – Довольно на сегодня! Пойдем заглянем во дворец Хурси…
     Георгий не соглашался. Если они прекратят выпивку, Гиршел обязательно 
потащит его поглядеть на пхов