ему же он заставил пытать невинного монаха Захария? 
Ведь не посылали же мы его соглядатаем. Не так ли? Царь Георгий,не посылал с 
ним Комнину красных сапог. Захарий ехал в Иерусалим только ради спасения своей 
души, не так ли?…
     Мелхиседек смутился, красные пятна появились у него на скулах.
     Мцхетский архиепископ Ражден, недавно вернувшийся из Византиона, 
докладывая католикосу, как раз перед приходом Звиада, о положении грузинских 
церквей в Византии, вскользь упомянул и о задержании, какогото Захария.
     – Захарий и не грузин даже, он еретикармянин, – ответил католикос.
     – Армянин?!ехидно улыбнулся Звиад– Монах Захарий – артануджский азнаур из 
рода Аришиани. Я ни от кого еще не слыхал, что род Аришиани – армянский.
     Католикос был удивлен этим сообщением.
     Архиепископ говорил ему, что какогото Захария Даришиани пытали в 
Византионе.
     Мелхиседеку было неприятно, что его уличили в равнодушии к судьбе 
грузинского монаха. И кто же уличил? Тот самый Звиадспасалар, которого 
Мелхиседек считал виновником сожжения олтисского храма.
     Разгневался католикос, проклиная в душе архиепископа Раждена; выжил из ума 
старик, не мог отличить Даришиани от Аришиани!
     Но этот промах не смутил Мелхиседека. Он снова заострил меч обличения и 
принялся бранить царя Георгия. Но и на этот раз он тоже начал издалека. 
Упомянул о том, что Георгий ему сродни, что покойный Баграт поручил ему Георгия 
двенадцатилетним отроком.
     Он говорил долго, пока наконец подошел вплотную к делу.
     – Георгий сластолюбец! Он ослепил Колонкелидзе, а его единственную дочь 
поселил во дворце Хурси и сделал своей наложницей.
     Несмотря на предупреждения царя, Звиад не ожидал, что католикос так 
открыто и резко заговорит об этом. Дело Фарсмана отходило на задний план перед 
таким обвинением.
     Звиад сообщил, что Георгий советовался с ним, перед тем как освободить 
Шорену из крепости Гартискари. Царь ссылался на то, что нужно обновить крепость 
Гартискари.
     – Что касается наложницы, – сказал Звиад, – наверно знаю, что царь Георгий 
не виновен в таком грехе, – злые языки донесли тебе всуе. Было бы хорошо, 
всеблаженнейший, проверять такие сообщения.
     Католикос вспыхнул, его охватило сомнение: если мцхетский архиепископ не 
отличил Аришиани от Даришиани, то мог напутать и царский духовник.
     «Гартискарскую крепость перестроить» – это похоже на истину.
     Звиад заметил, что католикос смягчился, и поэтому стал смелее.
     – Весьма важное и секретное дело хочу я сообщить тебе, твое святейшество,
 – заговорил он, поминутно поглаживая ладонью подбородок. – Немного еще 
осталось жить, всеблаженнейший, Фарсману Персу. Царь и я – прах у ног твоего 
святейшества – решили укоротить дни этого суеслова, но мы опасаемся, как бы при 
малейшей обиде не сбежал он к сарацинам. Не так ли? Секреты наши он может 
продать сарацинам. Не так ли? А сэрацины стоят у наших ворот, всеблаженнейший. 
Не так ли? Фарсман может сбежать, как сбежал в свое время Хурси Абулели.
     При упоминании об Абулели дрожь охватила Мелхиседека.
     Он снова закашлялся. Звиад воспользовался этим.
     – Самое главное заключается в том,продолжал он, понизив голос и 
убедившись, что никто их не подслушивает, кроме икон, – чтобы выведать у 
Фарсмана секрет ковки мечей, режущих кость и сталь. Этот проклятый колдун 
пользуется индийской сталью какихто неведомых свойств и арабским порошком 
неизвестного нам состава. Еще покойный Баграт пытал его трижды, бросал в 
темницу, грозил отрезать язык, вырвал все ногти с пальцев его ног, но ни звука 
не издал упорный.
     Звиад прервал разговор и, посмотрев в глаза католикосу, убедился, что тот 
слушает внимательно. Приободрившись, Звиад добавил:
     – Среди пленниц, привезенных из Кветари, есть одна по имени Вардисахар – 
служанка дочери Колонкелидзе. Мы решили женить на ней старика Фарсмана. Любит 
блудниц этот язычник – может быть, женщина выведает у него тайну.
     Мелхиседек все же сомневался – не наложница ли Георгия Шорена. Старик 
поверил только в необходимость перестройки крепости Гартискари. Католикосу было 
известно, что на сороковой день после смерти Чиабера царь ездил в горы лишь для 
того, чтобы повидать эту Шорену.
     Царский духовник не скрыл и того, что царь и царица поссорились изза этой 
женщины.
     Мелхиседек ценил царицу Мариам «как равноапостольную и великую 
ревнительницу церкви».
     Мелхиседеку было ясно: освобожденная из крепости Гартискари, эта дочь 
греха опасна для царицы и для нравственных устоев государства.
     Он решил уцепиться за удобный случай.
     – Я подал бы царю хороший совет, Звиад, дорогой…
     Спасалар насторожился.
     – Если вы в самом деле хотите соблазнить Фарсмана, я бы посоветовал выдать 
за него дочь Колонкелидзе. Говорят, что она чародейка, эта лукавая женщина, и 
что она обвораживала людей и помоложе Фарсмана…
     Звиад догадался, что католикос все еще имеет в виду Георгия.
     Вновь постарался он исключить из разговора дочь Колонкелидзе и еще 
энергичнее провел ладонью по подбородку.
     – Она все же дочь эристава, всеблаженнейший. Не пойдет она замуж за 
какогото сарацина или иранца, и