я жевал ее беззубым ртом, 
затем дрожащей рукой вынул изо рта рыбью кость, положил ее на край тарелки и 
повернулся к Мамамзе.
     – Царю Георгию все это было подробно доложено в свое время, – сказал он. – 
А затем тебя ранил медведь. Царь пощадил тебя, как почетного гостя и больного 
человека, и потому ничего не сказал тебе об этом…
     Снова взял Мелхиседек себе на тарелку крупную форель и надкусил ей голову.
     Мамамзе двоедушничал перед католикосом, многократно клялся жизнью царя и 
спасением души Баграта Куропалата.
     – На моих руках испустил дух царь Баграт в замке Фанаскерти. Мне и Звиаду 
поручил он малолетнего Георгия и судьбу всей Грузии. Он заставил меня 
произнести клятву перед ним, и я по сей день верен этой клятве. Я и Бордохан, 
супруга моя, дни и ночи проводим в молитвах. И все мы, сын мой Чиабер и дочь 
Ката, – прах у ног вашего святейшества…
     Не успел закончить свой рассказ Мамамзе, как католикос взглянул на поднос 
с форелью, стоявший перед Мамамзе: епископы Анчский и Мацкверский опустошили 
поднос.
     Мамамзе прервал беседу на полуслове, и, когда он подавал католикосу форели 
на новом подносе, глаза Мелхиседека, маленькие и черные, встретились с глазами 
Мамамзе, которые беспокойно бегали под лохматыми бровями.
     Бордохан заметила, что вино не переменили после ухода Чиабера, и 
удивлялась, что сын так долго задержался. Извинившись громко, чтобы ее слышал 
Мелхиседек, она вышла из столовой палаты.
     Католикос взял крупную форель и, надкусив голову, обратился к хозяину:
     – Царь царей Георгий великодушен. Он прислушивается к моим советам. 
Спаситель наш не велит нам брать в руки меч. Царям православным и пастырям 
церковным надлежит евангелием и святым крестом указывать своим подданным путь 
истины, ведущий к жизни вечной, дабы сила креста животворящего рассеяла тьму в 
сердцах идущих по греховным путям…
     Вдруг в палату ворвалась Бордохан.
     – Чиабер умирает! – крикнула она и кинулась обратно.
     Гости вскочили. Анчский и Мацкверский епископы повели католикоса в 
спальные покои Чиабера.
     Тохаисдзе стоял над остывающим телом молодого эристава.
     – Ааа! – заревел Мамамзе, и его громадное тело рухнуло на пол.
     Потрясенный Мелхиседек растерянно смотрел на мертвое лицо Чиабера, на его 
погасшие голубые глаза.
     Во время заупокойной молитвы католикос достал свой выцветший молитвенник и 
высохшими устами забормотал:
     – «Ты распят, спаситель, на кресте вместе с разбойниками и казнен древом 
животворящим, ты, бессмертный, смертью попрал смерть и, пребывая три дня во 
прахе, рассеял светом тьму».
     Бордохан раздирала себе "щеки, проливала горючие слезы над сыном, целовала 
его ввалившиеся глаза. Она бросалась в ноги католикосу и, обнимая его колени, 
умоляла:
     – Воскреси сына моего, как Христос воскресил Лазаря!
     Обезумевший Мамамзе бил себя по голове, слезы высохли в его глазах.
     Лишь Шавлег Тохаисдзе стоял, скрестив руки, и покрасневшими от гнева 
глазами пристально глядел на католикоса. Как горящий уголь, облитый водой, 
шипел в его сердце стих из молитвы католикоса над прахом Чиабера: «…казнен 
древом животворящим…»
     Кого имел в виду католикос – Чиабера или Христа?
     Домочадцы эристава и гости уверовали, что кларджетский животворящий крест 
явил новое чудо, убив Чиабера.
     Сам Мамамзе поверил в это чудо. Теперь очередь была за Тохаисдзе, 
Колонкелидзе и за ним самим." Смерть казалась желанной старику, потерявшему 
единственного сына.
     Мамамзе сразу надломился. Теперь уже покорно склонился он перед 
католикосом и его свитой. В ту же ночь он попросил Мелхиседека исповедать его и 
покаялся в том, что он и Чиабер участвовали в мятеже пховцев.
     
X
     
     Прибытие католикоса или, вернее, животворящего креста в замок Корсатевела 
и гибель Чиабера нагнали страх на язычников. Христиане вновь воспряли духом, 
освободили из темницы священников и монахов, брошенных туда во время мятежа 
пховцев. Суеверные доказывали, что животворящий крест шествует в сопровождении 
католикоса и при его приближении рассыпаются в прах капища, а сами язычники 
погибают мгновенно.
     Католикос Мелхиседек не слыл жестоким. Он славился в Грузии как ревностный 
строитель храмов и строгий аскет. О животворящем кресте горцы знали: Вахтанг 
Горгасал владел им, как «боевым крестом». Когда он покорял Кавказ и «великие 
горы склонялись перед ним»., перед войсками царя несли этот крест. Аланы, 
цинары и галгайцы создали много легенд о чудесах, творимых этим крестом.
     Девять фунтов весил крест с ларцом. Три с половиной локтя был он в вышину 
и полтора локтя в ширину. По преданию, он был сделан из мцхетского 
животворящего столпа еще в ту эпоху, когда христианство вбирало в себя 
языческий культ древа…
     Крест этот в разные времена побывал во всей Грузии – «от Никопсии до 
Дербента».
     По свидетельству одного летописца, крест пропал первый раз в день взятия 
Тбилиси хозарам