четыре епископа Руисский, Мацкверский, Анчский, и Мтбевский. 
Множество священников и монахов ехало с ним; в числе
     их было двенадцать опытных лазутчиков в монашеских рясах, которых снарядил 
спасалар.
     Они должны были подробно разузнать все тайны эриставства и еще до 
возвращения католикоса доложить обо всем царю.
     Впереди этой процессии шествовал крестоносец: он нес литую икону и 
животворящий крест. Верст за шесть от Корсатевелы «наместника Христа» встретил 
эристав Мамамзе со свитой. Еще издали завидя католикоса, Мамамзе соскочил с 
коня и в сопровождении начальника крепости Корсатевела Тохаисдзе прошел пешком 
расстояние полета стрелы. Приблизившись к католикосу, он снял шлем и приложился 
к руке почетного гостя.
     Католикос ехал на муле с золотыми бубенчиками. Дорога перед ним была 
устлана вербными ветками. Из деревень сбегались рабы с непокрытыми головами, 
женщины, дети и нищие. Они шествовали за свитой с пением «осанны», бия себя в 
грудь.
     Мамамзе дал знак Шавлегу Тохаисдзе; оба они опять вскочили на коней и 
последовали за процессией.
     Ехал закованный в латы Мамамзе и, поглядывая сверху, меж навостренных ушей 
своего громадного коня, на маленького старца, сгорбившегося на своем муле, и на 
толпу монахов, беспокойно ерзал в седле.
     Вдруг он нахмурился и, склонившись к Тохаисдзе, спросил его:
     – Не знаешь ли Шавлег, почему опаздывает Чиабер?
     – Не мoгy понять – почему, эристав, эриставов! Чиабер и его свита были 
готовы к отъезду.
     – Быть беде, если Чиабер заупрямится и не выедет навстречу католикосу, – 
шепнул Мамамзе и стегнул коня плетью.
     Впереди на повороте поднялось облако пыли. Черной волосатой рукой затенил 
глаза Шавлег Тохаисдзе.
     Его острый взгляд сразу разглядел в облаках пыли далекое сверкание шлемов, 
кольчуг и лат.
     – Едут, едут! – воскликнул он.
     Мамамзе тоже вгляделся пристально, но его усталые серые глаза ничего не 
могли рассмотреть – после раны, полученной в единоборстве с медведем, он еще 
продолжал прихварывать.
     – Чиабер едет, эристав эриставов! – воскликнул Тохаисдзе и, пришпорив коня,
 поскакал навстречу своему молочному брату.
     – Скажи ему, чтобы обязательно приложился к руке! – крикнул Мамамзе 
вдогонку.
     Всадники в кольчугах и шлемах ехали рысью навстречу процессии. Когда они 
поравнялись со свитой католикоса, от них отделился юноша в золотом шлеме; он 
соскочил с коня и передал его оруженосцу. Потом снял шлем, и кудри цвета спелых 
колосьев покрыли высокий лоб. Большие голубые глаза его удивленно глядели на 
худое, болезненное лицо католикоса, на маленькие, блестящие, как пуговички, 
глазки. Он протянул гостю свою правую богатырскую руку и, с брезгливой дрожью 
склонив голову перед ним, холодно приложился к его иссохшим длинным пальцам.
     В эту минуту Чиабер, даже стоя перед восседавшим на муле католикосом 
Мелхиседеком, был выше его.
     
VIII
     
     Крутая тропинка вилась все выше и выше. Мелхиседек еле держался на муле. 
Один подъем следовал за другим. Взбирались на вершину, сворачивали влево и 
снова ехали в гору.
     Наконец показался замок Корсатевела, и сторожевые башни возникли на той 
вершине, где дотоле видны были лишь облака.
     От разреженного, высокогорного воздуха у Мелхиседека началось сильное 
сердцебиение. Под конец он перестал видеть облака и даже замок…
     По одну его сторону ехал на муле Стефаноз, с другой– его поддерживал 
Мамамзе. Как неживой, покачивался Мелхиседек на муле, готовый упасть каждую 
минуту.
     Подъехали к первой башне Корсатевелы, и Мелхиседека, потерявшего сознание, 
сняли с седла монахи. Бордохан, супруга Мамамзе, вышла со своими прислужницами 
и свитой к первой башне приветствовать католикоса и, как только его сняли с 
мула, вместе с другими женщинами бросилась к нему. Они прикладывались к рукам и 
стопам пастыря, целовали край его одежды. Католикоса внесли в палату, убранную 
коврами, паласами и богато расшитыми кожаными подушками, и положили на тахту.
     Мамамзе был крайне озабочен. Он знал наперед, что царь Георгий безусловно 
сочтет Чиабера виновником, если католикос вдруг умрет, – это может усложнить и 
без того напряженные отношения между ними.
     Бордохан царапала себе щеки. Всю жизнь она мечтала посмотреть католикоса. 
Трижды ездила в Мцхету взглянуть на него, но напрасно: Мелхиседек был в отъезде,
 то в Уплисцихе, то в Вардзиа или Артануджи, где строил и украшал храмы.
     Неожиданное счастье выпало на ее долю. Католикос Мелхиседек сам посетил 
замок Корсатевела, но, увы, он едва жив…
     Тринадцатилетняя Ката удивленно смотрела на мать и не могла понять, почему 
ее так тревожит самочувствие этого иссохшего, как скелет, старца.
     Бордохан, подобно многим знатным грузинкам, была сведуща во врачевании. 
Она вмиг сообразила, что нуж