|
Я чувствовал себя неуклюжим, как чурбан. До сих пор я всегда был с Пат только
вдвоем. Теперь я впервые увидел людей, издавна знакомых ей. Я не знал, как себя
держать. Они же двигались легко и непринужденно, они пришли из другой жизни,
где все было гладко, где можно было не видеть того, что не хотелось видеть, они
пришли из другого мира. Будь я здесь один, или с Ленцем, или с Кестером, я не
обратил бы на них внимания и все это было бы мне безразлично. Но здесь была Пат,
она знала их, и все сразу осложнялось, парализовало меня, заставляло
сравнивать. Бройер предложил пойти в другой ресторан.
– Робби, – сказала Пат у выхода, – не пойти ли нам домой?
– Нет, – сказал я, – зачем?
– Ведь тебе скучно.
– Ничуть. Почему мне должно быть скучно? Напротив! А для тебя это удовольствие.
Она посмотрела на меня, но ничего не сказала. Я принялся пить. Не так, как
раньше, а по-настоящему. Мужчина с лысым черепом обратил на это внимание. Он
спросил меня, что я пью.
– Ром, – сказал я.
– Грог? – спросил он.
– Нет, ром, – сказал я.
Он пригубил ром и поперхнулся.
– Черт возьми, – сказал он, – к этому надо привыкнуть.
Обе женщины тоже заинтересовались мной. Пат и Бройер танцевали. Пат часто
поглядывала на меня. Я больше не смотрел в ее сторону. Я знал, что это нехорошо,
но ничего не мог с собой поделать, – что-то нашло на меня. Еще меня злило, что
все смотрят, как я пью. Я не хотел импонировать им своим уменьем пить, словно
какой-нибудь хвастливый гимназист. Я встал и подошел к стойке. Пат казалась мне
совсем чужой. Пускай убирается к чертям со своими друзьями! Она принадлежит к
их кругу. Нет, она не принадлежит к нему. И все-таки!
Лысоголовый увязался за мной. Мы выпили с барменом по рюмке водки. Бармены
всегда знают, как утешить. Во всех странах с ними можно объясняться без слов. И
этот бармен был хорош. Но лысоголовый не умел пить. Ему хотелось излить душу.
Некая Фифи владела его сердцем. Вскоре он, однако, исчерпал эту тему и сказал
мне, что Бройер уже много лет влюблен в Пат.
– Вот как! – заметил я.
Он захихикал. Предложив ему коктейль «Прэри ойстер», я заставил его замолчать.
Но его слова запомнились. Я злился, что влип в эту историю. Злился, что она
задевает меня. И еще я злился оттого, что не могу грохнуть кулаком по столу; во
мне закипала какая-то холодная страсть к разрушению. Но она не была обращена
против других, я был недоволен собой.
Лысоголовый залепетал что-то совсем бессвязное и исчез. Вдруг я ощутил
прикосновение упругой груди к моему плечу. Это была одна из женщин, которых
привел Бройер. Она уселась рядом со мной. Взгляд раскосых серо-зеленых глаз
медленно скользил по мне. После такого взгляда говорить уже, собственно, нечего,
– надо действовать.
– Замечательно уметь так пить, – сказала она немного погодя.
Я молчал. Она протянула руку к моему бокалу. Сухая и жилистая рука с
поблескивающими украшениями напоминала ящерицу. Она двигалась очень медленно,
словно ползла. Я понимал, в чем дело. «С тобой я справлюсь быстро, – подумал я.
– Ты недооцениваешь меня, потому что видишь, как я злюсь. Но ты ошибаешься. С
женщинами я справляюсь, а вот с любовью – не могу. Безнадежность – вот что
нагоняет на меня тоску».
Женщина заговорила. У нее был надломленный, как бы стеклянный, голос. Я заметил,
что Пат смотрит в нашу сторону. Мне это было безразлично, но мне была
безразлична и женщина, сидевшая рядом. Я словно провалился в бездонный Колодец.
Это не имело никакого отношения к Бройеру и ко всем этим людям, не имело
отношения даже к Пат. То была мрачная тайна жизни, которая будит в нас желания,
но не может их удовлетворить. Любовь зарождается в человеке, но никогда не
кончается в нем. И даже если есть все: и человек, и любовь, и счастье, и жизнь,
– то по какому-то страшному закону этого всегда мало, и чем большим все это
кажется, тем меньше оно на самом деле. Я украдкой глядел на Пат. Она шла в
своем серебряном платье, юная и красивая, пламенная, как сама жизнь, я любил ее,
и когда я говорил ей: «Приди», она приходила, ничто не разделяло нас, мы могли
быть так близки друг другу, как это вообще возможно между людьми, – и вместе с
|
|