– Оставь ты это… – сказала она. – Не утруждай себя…

Ее губы дрожали. По ее виду я решил, что она голодает.

– Я пройду с тобой немного, – сказал я.

Ее равнодушное лицо проститутки оживилось и стало детским. По пути я купил в 
одной из шоферских закусочных, открытых всю ночь, какую-то еду, чтобы покормить 
ее. Лиза сперва не соглашалась, и лишь когда я ей сказал, что тоже хочу есть, 
уступила. Она следила, как бы меня не обманули, подсунув плохие куски. Она не 
хотела, чтобы я брал полфунта ветчины и заметила, что четвертушки довольно, 
если взять еще немного франкфуртских сосисок. Но я купил полфунта ветчины и две 
банки сосисок.

Она жила под самой крышей, в каморке, обставленной кое-как. На столе стояла 
керосиновая лампа, а около кровати – бутылка с вставленной в нее свечой. К 
стенам были приколоты кнопками картинки из журналов. На комоде лежало несколько 
детективных романов и конверт с порнографическими открытками. Некоторые гости, 
особенно женатые, любили разглядывать их. Лиза убрала открытки в ящик и достала 
старенькую, но чистую скатерть.

Я принялся развертывать покупки. Лиза переодевалась. Сперва она сняла платье, а 
не ботинки, хотя у нее всегда сильно болели ноги, я это знал. Ведь ей 
приходилось так много бегать. Она стояла посреди комнатки в своих высоких до 
колен, лакированных ботинках и в черном белье.

– Как тебе нравятся мои ноги? – спросила она.

– Классные, как всегда…

Мой ответ обрадовал ее, и она с облегчением присела на кровать, чтобы 
расшнуровать ботинки.

– Сто двадцать марок стоят, – сказала она, протягивая мне их. – Пока 
заработаешь столько, износятся в пух и прах.

Она вынула из шкафа кимоно и пару парчовых туфелек, оставшихся от лучших дней; 
при этом она виновато улыбнулась. Ей хотелось нравиться мне. Вдруг я 
почувствовал ком в горле, мне стало грустно в этой крохотной каморке, словно 
умер кто-то близкий.

Мы ели, и я осторожно разговаривал с ней. Но она заметила какую-то перемену во 
мне. В ее глазах появился испуг. Между нами никогда не было больше того, что 
приносил случай. Но, может быть, как раз это и привязывает и обязывает людей 
сильней, чем многое другое. Я встал.

– Ты уходишь? – спросила она, как будто уже давно опасалась этого.

– У меня еще одна встреча…

Она удивленно посмотрела на меня:

– Так поздно?

– Важное дело, Лиза. Надо попытаться разыскать одного человека. В это время он 
обычно сидит в «Астории». Нет женщин, которые понимают эти вещи так хорошо, как 
девушки вроде Лизы. И обмануть их труднее, чем любую женщину. Ее лицо стало 
каким-то пустым.

– У тебя другая…

– Видишь, Лиза… мы с тобой так мало виделись… скоро уже год… ты сама понимаешь, 
что…

– Нет, нет, я не об этом. У тебя женщина, которую ты любишь! Ты изменился. Я 
это чувствую.

– Ах, Лиза…

– Нет, нет. Скажи!

– Сам не знаю. Может быть…

Она постояла с минуту. Потом кивнула головой.

– Да… да, конечно… Я глупа… ведь между нами ничего и нет… – Она провела рукой 
по лбу. – Не знаю даже, с какой стати я…

Я смотрел на ее худенькую надломленную фигурку. Парчовые туфельки… кимоно… 
долгие пустые вечера, воспоминания…