держишься.

– Все в порядке, Густав.

С этой минуты мы стали друзьями.

* * *


Машины медленно подвигались вперед. Актер, которого все звали Томми, получил 
отличный заказ – поездку на вокзал. Густав повез кого-то в ближайший ресторан 
за тридцать пфеннигов. Он чуть не лопнул от злости: заработать десять пфеннигов 
и снова пристраиваться в хвост! Мне попался редкостный пассажир – старая 
англичанка, пожелавшая осмотреть город. Я разъезжал с ней около часу. На 
обратном пути у меня было еще несколько мелких ездок. В полдень, когда мы снова 
собрались в пивной и уплетали бутерброды, мне уже казалось, что я бывалый шофер 
такси. В отношениях между водителями было что-то от братства старых солдат. 
Здесь собрались люди самых различных специальностей. Только около половины из 
них были профессиональными шоферами, остальные оказались за рулем случайно.

Я был довольно сильно измотан, когда перед вечером въехал во двор мастерской. 
Ленц и Кестер уже ожидали меня.

– Ну, братики, сколько вы заработали? – спросил я.

– Продано семьдесят литров бензина, – доложил Юпп.

– Больше ничего?

Ленц злобно посмотрел на небо:

– Дождь нам хороший нужен! А потом маленькое столкновение на мокром асфальте 
прямо перед воротами! Ни одного пострадавшего! Но зато основательный ремонт.

– Посмотрите сюда! – Я показал им тридцать пять марок, лежавших у меня на 
ладони.

– Великолепно, – сказал Кестер. – Из них двадцать марок – чистый заработок. 
Придется размочить их сегодня. Ведь должны же мы отпраздновать первый рейс!

– Давайте пить крюшон, – заявил Ленц.

– Крюшон? – спросил я. – Зачем же крюшон? – Потому что Пат будет с нами.

– Пат?

– Не раскрывай так широко рот, – сказал последний романтик, – мы давно уже обо 
всем договорились. В семь мы заедем за ней. Она предупреждена. Уж раз ты не 
подумал о ней, пришлось нам самим позаботиться. И в конце концов ты ведь 
познакомился с ней благодаря нам.

– Отто, – сказал я, – видел ты когда-нибудь такого нахала, как этот рекрут?

Кестер рассмеялся.

– Что у тебя с рукой, Робби? Ты ее держишь как-то набок.

– Кажется, вывихнул. – Я рассказал историю с Густавом.

Ленц осмотрел мой палец:

– Конечно, вывихнул! Как христианин и студент-медик в отставке, я, несмотря на 
твои грубости, помассирую тебе палец. Пойдем, чемпион по боксу.

Мы пошли в мастерскую, где Готтфрид занялся моей рукой, вылив на нее немного 
масла.

– Ты сказал Пат, что мы празднуем однодневный юбилей нашей таксомоторной 
деятельности? – спросил я его.

Он свистнул сквозь зубы.

– А разве ты стыдишься этого, паренек?

– Ладно, заткнись, – буркнул я, зная, что он прав. – Так ты сказал?

– Любовь, – невозмутимо заметил Готтфрид, – чудесная вещь. Но она портит 
характер.

– Зато одиночество делает людей бестактными, слышишь, мрачный солист?