– Где-то здесь должна быть сирень, – сказала Пат.

– Да, запах слышен. Совсем отчетливо. Правда?

– Видно, уже распустилась, – ответила она. – Ее запах разлился по всему городу.

Мне захотелось найти пустую скамью, и я осторожно посмотрел по сторонам. Но то 
ли из-за сирени, или потому что был воскресный день, или нам просто не везло, – 
я ничего не нашел. На всех скамейках сидели пары. Я посмотрел на часы. Уже было 
больше двенадцати.

– Пойдем, – сказал я. – Пойдем ко мне, там мы будем одни.

Она не ответила, но мы пошли обратно. На кладбище мы увидели неожиданное 
зрелище. Армия спасения подтянула резервы. Теперь хор стоял в четыре шеренги, и 
в нем были не только сестры, но еще и братья в форменных мундирах. Вместо 
резкого двухголосья пение шло уже на четыре голоса, и хор звучал как орган. В 
темпе вальса над могильными плитами неслось: «О мой небесный Иерусалим…»

От оппозиции ничего не осталось. Она была сметена.

Директор моей гимназии частенько говаривал: «Упорство и прилежание лучше, чем 
беспутство и гений…»

* * *


Я открыл дверь. Помедлив немного, включил свет. Отвратительный желтый зев 
коридора кишкой протянулся перед нами.

– Закрой глаза, – тихо сказал я, – это зрелище для закаленных.

Я подхватил ее на руки и медленно, обычным шагом, словно я был один, пошел по 
коридору мимо чемоданов и газовых плиток к своей двери.

– Жутко, правда? – растерянно спросил я и уставился на плюшевый гарнитур, 
расставленный в комнате. Да, теперь мне явно не хватало парчовых кресел фрау 
Залевски, ковра, лампы Хассе… – Совсем не так жутко, – сказала Пат.

– Все-таки жутко! – ответил я и подошел к окну. – Зато вид отсюда красивый. 
Может, подвинем кресла к окну?

Пат ходила по комнате:

– Совсем недурно. Главное, здесь удивительно тепло.

– Ты мерзнешь?

– Я люблю, когда тепло, – поеживаясь, сказала она. – Не люблю холод и дождь. К 
тому же, это мне вредно.

– Боже праведный… а мы просидели столько времени на улице в тумане…

– Тем приятнее сейчас здесь…

Она потянулась и снова заходила по комнате крупными шагами. Движения ее были 
очень красивы. Я почувствовал какую-то неловкость и быстро осмотрелся. К 
счастью, беспорядок был невелик. Ногой я задвинул свои потрепанные комнатные 
туфли под кровать.

Пат подошла к шкафу и посмотрела наверх. Там стоял старый чемодан – подарок 
Ленца. На нем была масса пестрых наклеек – свидетельства экзотических 
путешествий моего друга.

– «Рио-де-Жанейро! – прочитала она. – Манаос… Сант-Яго… Буэнос-Айрес… Лас 
Пальмас…»

Она отодвинула чемодан назад и подошла ко мне:

– И ты уже успел побывать во всех этих местах?

Я что-то пробормотал. Она взяла меня под руку.

– Расскажи мне об этом, расскажи обо всех этих городах. Как должно быть чудесно 
путешествовать так далеко…

Я смотрел на нее. Она стояла передо мной, красивая, молодая, полная ожидания, 
мотылек, по счастливой случайности залетевший ко мне в мою старую, убогую 
компату, в мою пустую, бессмысленную жизнь… ко мне и все-таки не ко мне: 
достаточно слабого дуновения – и он расправит крылышки и улетит… Пусть меня