расцеловала ее.

– Будь здорова, Лилли. Гляди не робей… Лилли ушла, нагруженная подарками. И, 
будь я проклят, лицо ее стало совсем иным. Словно сгладились те резкие черты, 
которые проступают у каждого, кто сталкивается с человеческой подлостью. Ее 
лицо стало мягче. В нем и впрямь появилось что-то от молодой девушки.

Мы вышли за двери и махали руками вслед Лилли. Вдруг Мими разревелась. Она и 
сама когда-то была замужем. Ее муж еще в войну умер от воспаления легких. Если 
бы он погиб на фронте, у нее была бы небольшая пенсия и не пришлось бы ей пойти 
на панель. Роза похлопала ее по спине:

– Ну-ну, Мими, не размокай! Идем-ка выпьем еще по глотку кофе.

Все общество вернулось в потемневший «Интернациональ», как стая куриц в 
курятник. Но прежнее настроение уже не возвращалось.

– Сыграй нам что-нибудь на прощанье, – сказала Роза. – Для бодрости.

– Хорошо, – ответил я. – Давайте-ка отхватим «Марш старых товарищей».

Потом распрощался и я. Роза успела сунуть мне сверток с пирогами. Я отдал его 
сыну «мамаши», который уже устанавливал на ночь ее котелок с сосисками.

* * *


Я раздумывал, что предпринять. В бар не хотелось ни в коем случае, в кино тоже. 
Пойти разве в мастерскую? Я нерешительно посмотрел на часы. Уже восемь. Кестер, 
должно быть, вернулся. При нем Ленц не сможет часами говорить о той девушке. Я 
пошел в мастерскую.

Там горел свет. И не только в помещении – весь дввр был залит светом. Кроме 
Кестера, никого не было.

– Что здесь происходит, Отто? – спросил я. – Неужели ты продал кадилляк?

Кестер засмеялся:

– Нет. Это Готтфрид устроил небольшую иллюминацию.

Обе фары кадилляка были зажжены. Машина стояла так, что снопы света падали 
через окна прямо на цветущую сливу. Ее белизна казалась волшебной. И темнота 
вокруг нее шумела, словно прибой сумрачного моря.

– Великолепно! – сказал я. – А где же он?

– Пошел принести чего-нибудь поесть.

– Блестящая мысль, – сказал я. – У меня что-то вроде головокружения. Но, 
возможно, это просто от голода.

Кестер кивнул:

– Поесть всегда полезно. Это основной закон всех старых вояк. Я сегодня тоже 
учинил кое-что головокружительное. Записал «Карла» на гонки.

– Что? – спросил я. – Неужели на шестое? Он кивнул.

– Черт подери, Отто, но там же будет немало лихих гонщиков. Он снова кивнул:

– По классу спортивных машин участвует Браумюллер.

Я стал засучивать рукава:

– Ну, если так, тогда за дело, Отто. Закатим большую смазочную баню нашему 
любимцу.

– Стой! – крикнул последний романтик, вошедший в эту минуту. – Сперва сами 
заправимся.

Он стал разворачивать свертки. На столе появились: сыр, хлеб, копченая колбаса 
– твердая, как камень, шпроты. Все это мы запивали хорошо охлажденным пивом. Мы 
ели, как артель изголодавшихся косарей. Потом взялись за «Карла». Два часа мы 
возились с ним, проверили и смазали все подшипники. Затем мы с Ленцем поужинали 
еще раз.

Готтфрид включил в иллюминацию еще и форд. Одна из его фар случайно уцелела при 
аварии. Теперь она торчала на выгнутом кверху шасси, косо устремленная к небу.