– Четыре тысячи марок…

– Стоил он когда-то, не так ли? – спросил я дружелюбно.

– Он должен быть принят в оплату с оценкой в четыре тысячи марок, – твердо 
заявил булочник. Овладев собой, он теперь нашел позицию для контратаки. – Ведь 
машина почти новая…

– Новая… – сказал я. – После такого колоссального ремонта?

– Сегодня утром вы это сами признали.

– Сегодня утром я имел в виду нечто иное. Новое новому рознь, и слово «новая» 
звучит по-разному, в зависимости от того, покупаете ли вы или продаете. При 
цене в четыре тысячи марок ваш форд должен был бы иметь бамперы из чистого 
золота.

– Четыре тысячи марок – или ничего не выйдет, – упрямо сказал он. Теперь это 
был прежний непоколебимый булочник; казалось, он хотел взять реванш за порыв 
сентиментальности, охвативший его у Фердинанда.

– Тогда до свидания! – ответил я и обратился к его подруге: – Весьма сожалею, 
сударыня, но совершать убыточные сделки я не могу. Мы ничего не зарабатываем на 
кадилляке и не можем поэтому принять в счет оплаты старый форд с такой высокой 
ценой. Прощайте…

Она удержала меня. Ее глаза сверкали, и теперь она так яростно обрушилась на 
булочника, что у него потемнело в глазах.

– Сам ведь говорил сотни раз, что форд больше ничего не стоит, – прошипела она 
в заключение со слезами на глазах.

– Две тысячи марок, – сказал я. – Две тысячи марок, хотя и это для нас 
самоубийство. Булочник молчал.

– Да скажи что-нибудь наконец! Что же ты молчишь, словно воды в рот 
набрал? – кипятилась брюнетка.

– Господа, – сказал я, – пойду и пригоню вам кадилляк. А вы между тем обсудите 
этот вопрос между собой.

Я почувствовал, что мне лучше всего исчезнуть. Брюнетке предстояло продолжить 
мое дело.

* * *


Через час я вернулся на кадилляке. Я сразу заметил, что спор разрешился 
простейшим образом. У булочника был весьма растерзанный вид, к его костюму 
пристал пух от перины. Брюнетка, напротив, сияла, ее грудь колыхалась, а на 
лице играла сытая предательская улыбка. Она переоделась в тонкое шелковое 
платье, плотно облегавшее ее фигуру. Улучив момент, она выразительно подмигнула 
мне и кивнула головой. Я понял, что все улажено. Мы совершили пробную поездку. 
Удобно развалясь на широком заднем сиденье, брюнетка непрерывно болтала. Я бы с 
удовольствием вышвырнул ее в окно, но она мне еще была нужна. Булочник с 
меланхоличным видом сидел рядом со мной. Он заранее скорбел о своих деньгах, – 
а эта скорбь самая подлинная из всех.

Мы приехали обратно и снова поднялись в квартиру. Булочник вышел из комнаты, 
чтобы принести деньги. Теперь он казался старым, и я заметил, что у него 
крашеные волосы. Брюнетка кокетливо оправила платье:

– Это мы здорово обделали, правда?

– Да, – нехотя ответил я.

– Сто марок в мою пользу…

– Ах, вот как… – сказал я.

– Старый скряга, – доверительно прошептала она и подошла ближе. – Денег у него 
уйма! Но попробуйте заставить его раскошелиться! Даже завещания написать не 
хочет! Потом все получат, конечно, дети, а я останусь на бобах! Думаете, много 
мне радости с этим старым брюзгой?..

Она подошла ближе. Ее грудь колыхалась.

– Так, значит, завтра я зайду насчет ста марок. Когда вас можно застать? Или, 
может быть, вы бы сами заглянули сюда? – Она захихикала. – Завтра после обеда я 
буду здесь одна…