Я поднял бутылку:

– Ну конечно, коньяк для клиентов вы не тронули, а налегли на хороший, который 
господин Кестер держит для себя.

На обветренном лице Матильды мелькнула усмешка:

– Что правда, то правда – в этом я разбираюсь. Но, господин Локамп, вы же не 
выдадите меня, беззащитную вдову.

Я покачал головой:

– Сегодня нет.

Она опустила подоткнутые юбки.

– Ну, так я смоюсь. А то придет господин Кестер, и тогда такое начнется…

Я подошел к шкафу и отпер его:

– Матильда!

Она поспешно заковыляла ко мне. Я высоко поднял коричневую четырехгранную 
бутылку.

Она протестующе замахала руками:

– Это не я! Честью клянусь! Этого я не трогала!

– Знаю, – ответил я и налил полную рюмку. – А знаком ли вам этот напиток?

– Еще бы! – она облизнула губы. – Ром! Выдержанный, старый, ямайский!

– Верно. Вот и выпейте стаканчик. – Я? – она отшатнулась. – Господин Локамп, 
это уж слишком. Вы пытаете меня на медленном огне. Старуха Штосс тайком 
вылакала ваш коньяк, а вы ром еще ей подносите. Вы – просто святой, да и 
только! Нет, уж лучше я сдохну, чем выпью.

– Вот как? – сказал я и сделал вид, что собираюсь забрать рюмку.

– Ну, раз уж так… – она быстро схватила рюмку. – Раз дают, надо брать. Даже 
когда не понимаешь толком, почему. За ваше здоровье! Может, у вас день 
рождения?

– Да, вы в точку попали, Матильда!

– В самом деле? Правда? – Она вцепилась в мою руку и тряхнула ее. – От всего 
сердца желаю счастья! И деньжонок побольше! Господин Локамп! – Она вытерла рот.

– Я так разволновалась, что надо бы еще одну пропустить! Я же люблю вас, как 
родного сына.

– Вот и хорошо!

Я налил ей еще рюмку. Она выпила ее единым духом и, осыпая меня добрыми 
пожеланиями, вышла из мастерской.

* * *


Я убрал бутылки и сел к столу. Бледный луч солнца, проникавший через окно, 
освещал мои руки. Странное чувство испытываешь все-таки в день рождения, даже 
если никакого значения не придаешь ему. Тридцать лет… Было время, когда мне 
казалось, что я никак не доживу до двадцати, так хотелось поскорее стать 
взрослым. А потом…

Я вытащил из ящика листок почтовой бумаги и стал вспоминать. Детство, школа… 
Все это так далеко ушло, словно никогда и не было. Настоящая жизнь началась 
только в 1916 году. Как раз тогда я стал новобранцем. Тощий, долговязый, 
восемнадцатилетний, я падал и вскакивал под команду усатого унтер-офицера на 
старой пашне за казармой. В один из первых вечеров моя мать пришла в казарму 
навестить меня. Ей пришлось прождать целый час. Я неправильно уложил ранец и в 
наказание должен был в свободное время чистить уборную. Мать хотела помочь мне, 
но ей не разрешили. Она плакала, а я так устал, что заснул, когда она сидела со 
мной.

1917 год. Фландрия. Мы с Мидендорфом купили в погребке бутылку красного вина. 
Собирались покутить. Но не вышло. На рассвете англичане открыли ураганный огонь.
 В полдень ранили Кестера. Майер и Петерс были убиты перед вечером. А к ночи, 
когда мы уже надеялись отдохнуть и откупорили бутылку, началась газовая атака.