— Да, Бесте. Про то, что у него ранение в легкое, мне ничего не известно. Но, 
может быть, с перепугу… У него было плохое сердце…

— От этого не истекают кровью, — сухо заявляет Бредиус. — Что тут произошло?

— Вот это мы как раз и выясняем. Прошу остаться только тех, кто может дать 
свидетельские показания. — Он смотрит на нас с Георгом.

— Мы потом вернемся, — говорю я.

Вместе с нами уходит и большинство собравшихся здесь людей. Поменьше будет 
свидетелей.




x x x


Мы сидим в «Нидерзексишергоф». Я давно не видел, чтобы Георг был в такой ярости.
 Входит молодой рабочий. Он подсаживается к нам.

— Вы были при этом? — спрашивает его Георг.

— Я был при том, как Волькенштейн подговаривал людей сорвать флаг. Он называл 
это «стереть позорное пятно».

— А сам Волькенштейн участвовал?

— Нет.

— Разумеется, нет.

— А другие?

— На Бесте накинулась целая орава. Все были пьяны.

— А потом?

— Мне кажется, Бесте стал защищаться. Они, конечно, не хотели его совсем 
прикончить. И все-таки прикончили. Бесте старался удержать флаг, тогда они 
спихнули его древком с лестницы. Может быть, слишком сильно по спине ударили. 
Ведь пьяный своей силе не хозяин.

— Они хотели только проучить его?

— Да вот именно.

— Так вам сказал Волькенштейн?

— Да. — Потупившись, рабочий кивает. — Откуда вы знаете?

— Представляю. Так оно было или нет?

Рабочий молчит.

— Ну, коли вы знаете, что ж… — бормочет он наконец.

— Нужно установить точно, как произошло убийство, — это дело прокурора. И 
насчет подстрекательства тоже.

Рабочий вздрагивает и отступает.

— Никакого отношения к этому я не имею. Я ничего не знаю.

— Вы знаете очень многое. И, кроме вас, найдутся люди, которые знают, что 
именно произошло.

Рабочий выпивает стоящую перед ним кружку пива.

— Я ничего вам не говорил, — решительно заявляет он. — И я ничего не знаю. Как 
вы думаете, меня по головке погладят, если я не буду держать язык за зубами? 
Нет уж, сударь, я не согласен. У меня жена и ребенок, и мне нужно прокормиться. 
Вы воображаете, мне дадут работу, если я стану болтать? Нет, сударь, другого 
поищите. Я не согласен.

Он исчезает.

— Так будут отговариваться все, — мрачно замечает Георг.