— А что, если вы возьмете что-нибудь из классики? Антикварную книгу, конечно.

Я качаю головой и молча показываю ему то, что в его отсутствие отыскал на 
выставке. Книга называется «Светский человек» — это руководство по части 
хороших манер, необходимых в любых случаях жизни.

Я терпеливо жду неизбежных плоских острот по адресу кавалеров, мечтающих стать 
факирами, и так далее. Но Артур не острит.

— Полезная книга, — деловито заявляет он. — Следовало бы выпустить массовым 
изданием. Ладно, значит, мы квиты? Да?

— Нет. У меня тут есть еще кое-что. — Я показываю ему тоненькую книжечку, «Пир» 
Платона. — Это вот в придачу.

Артур считает в уме.

— Получается не совсем то, да уж ладно. За «Пир» будем считать, как за 
антикварную книгу.

Я прошу, чтобы «Руководство» завернули в бумагу и перевязали бечевкой. Ни за 
что на свете не хотел бы я, чтобы кто-нибудь поймал меня с этой книжкой. Однако 
решаю сегодня же вечером заняться ее изучением — известная шлифовка никогда не 
помешает, а насмешки Эрны еще слишком свежи в моей памяти. Во время войны мы 
порядком одичали, но невоспитанность может позволить себе лишь тот, кто 
прикрывает ее набитой мошной. Мошны у меня нет.

Довольный, выхожу я на улицу. И тотчас с шумом на меня надвигается жизнь. В 
огненно-красной машине проносится мимо, не видя меня, Вилли. Я крепче прижимаю 
к себе локтем «Руководство» для светских людей. Вперед, в гущу жизни, говорю я 
себе. Да здравствует земная любовь! Долой грезы! Долой видения! Это столь же 
относится к Эрне, как и к Изабелле. А для души у меня останется Платон.

«Альтштедтергоф» — это ресторан при гостинице, его посетители — странствующие 
актеры, цыгане, возчики. В нижнем этаже находится с десяток комнат, которые 
сдаются, а в заднем флигеле имеется большой зал с роялем и набором 
гимнастических снарядов, на которых артисты могут тренироваться. Но главную 
роль играет пивная. Она служит не только местом встреч для актеров варьете: 
здесь бывают и городские подонки.

Я иду во флигель и открываю дверь в зал. У рояля стоит Рене де ла Тур и 
репетирует дуэт. В глубине какой-то человек дрессирует двух белых шпицев и 
пуделя. Две мощные женщины лежат справа на циновке и курят, а на трапеции, 
просунув ноги под нее и между руками и выгнув спину, мне навстречу 
раскачивается Герда, словно фигура на носу корабля.

Обе мощные гимнастки в купальных костюмах. Они потягиваются, играя мускулами. 
Это, без сомнения, женщины-борцы, выступающие в программе «Альтштедтергофа». 
Увидев меня, Рене рявкает поистине командирским басом «добрый вечер» и подходит 
ко мне. Дрессировщик свистит. Собаки исполняют сальто. Герда равномерно 
проносится на трапеции вперед и назад, и я вспоминаю те минуты, когда она в 
«Красной мельнице» смотрела на меня, просунув голову между ног. На ней черное 
трико, волосы крепко стянуты красным платком.

— Она упражняется, — пояснила Рене, — хочет вернуться в цирк.

— В цирк? — Я с новым интересом смотрю на Герду. — Разве она уже выступала в 
цирке?

— Ну, конечно. Она же там выросла. Но тот цирк прогорел. Не было денег на мясо 
для львов.

— А разве она работала со львами?

Рене хохочет фельдфебельским голосом и насмешливо смотрит на меня.

— Это было бы увлекательно, верно? Нет, она была акробаткой.

Герда снова вихрем проносится над нами. Она смотрит на меня неподвижным 
взглядом, словно желая загипнотизировать. Но этот взгляд относится вовсе не ко 
мне, он неподвижен от напряжения.

— А что, Вилли в самом деле богат? — осведомляется Рене де ла Тур.

— Я думаю! То, что теперь называется богатым! Он — делец, и у него куча акций, 
которые каждый день поднимаются. А почему вы спрашиваете?

— Мне нравится, когда мужчина богат. — Рене смеется на сопрановых нотах. — 
Каждой даме это нравится, — рычит она тут же басом, словно мы в казармах.