пассаты, веющие с тропических островов; из листвы дикого винограда поднимаются 
по своим нитям на лица спящих пауки, они скользят вверх-вниз, словно акробаты, 
а в усах какого-то цыгана кувыркается жук, точно это бамбуковая роща. Вот он, 
думаю я, потерянный рай, хотя бы для спящих, вот оно, великое братство!

Я смотрю вверх на окно Герды. Окно открыто.

— Помогите! — вдруг произносит один из лежащих на земле. Он произносит это 
спокойно, негромко и покорно, а вовсе не кричит, но именно это действует на 
меня, словно излучение какого-то эфирного существа. Это невесомый удар в грудь, 
он проходит сквозь грудь, как рентген, а потом поражает дыхание, и оно 
останавливается. «Помогите!» — думаю я; что, кроме этого, произносим мы 
неустанно, вслух и про себя?




x x x


Обедня кончилась. Старшая вручает мне гонорар. Даже совать его в карман не 
стоит; но я не могу и отказаться — она обидится.

— Я послала вам к завтраку бутылку вина, — говорит сестра. — У нас больше 
ничего нет, чтобы отблагодарить вас. Но мы молимся за вас.

— Спасибо, — отвечаю я. — Откуда вы раздобываете ваши превосходные вина? Они 
ведь тоже стоят денег.

Старшая широко улыбается измятым лицом цвета слоновой кости, совершенно 
бескровным, как у людей, живущих в монастырях, в тюрьмах, как у больных и у 
горняков.

— Мы получаем их в подарок. В городе есть один благочестивый виноторговец. Его 
жена долго лечилась у нас. И вот он с тех пор присылает нам каждый год по 
нескольку ящиков вина.

Я не спрашиваю, почему он посылает. Ибо вспоминаю, что заступник Божий, 
Бодендик, тоже здесь завтракает после обедни, и поспешно ухожу, чтобы успеть 
перехватить хоть что-нибудь.

От вина, конечно, осталась уже половина. Вернике тоже тут, но он пьет только 
кофе.

— Бутылку, из которой вы так щедро наливали себе, ваше преподобие, — говорю я 
Бодендику, — старшая сестра прислала сюда для меня лично, в виде добавки к 
моему гонорару.

— Знаю, — отвечает викарий. — Но разве вы, веселый атеист, не являетесь 
апостолом терпимости? Поэтому не скупитесь, если друзья сделают несколько 
лишних глотков. Выпить целую бутылку за завтраком вам было бы очень вредно.

Я не отвечаю. Церковнослужитель принимает это за слабость и сейчас же переходит 
в атаку.

— Вот до чего доводит страх перед жизнью! — восклицает он и с воодушевлением 
делает большой глоток.

— Что такое?

— Страх перед жизнью, который выступает у вас из всех пор, как…

— Как эктоплазма, — с готовностью подсказывает Вернике.

— Как пот, — заканчивает Бодендик, который не очень-то доверяет представителю 
науки.

— Если бы я боялся жизни, то стал бы верующим католиком, — заявляю я и 
пододвигаю к себе бутылку.

— Чепуха! Будь вы верующим католиком, никакого страха перед жизнью у вас бы не 
было.

— Это буквоедство напоминает отцов церкви.

Бодендик смеется:

— Да что вы знаете об утонченной духовности наших отцов церкви, вы, молодой 
варвар?