гроб своего умершего члена венок с бантом, и это его первая цель. Кроме того, 
за гробом всегда идет делегация со знаменем союза, и на это он тоже надеется. 
Уже сейчас, благодаря своему членству, он может рассчитывать на две машины с 
венками, и это еще далеко не все. Ему недавно стукнуло только шестьдесят, и 
впереди еще немало времени для дальнейшего вступления в новые союзы. Разумеется,
 он состоит в певческом союзе Бодо Леддерхозе, хотя в жизни своей не взял ни 
одной ноты. Там он считается сочувствующим союзу неактивным членом, так же как 
и в шахматном клубе «Конь», в клубе игроков в кегли «Все девять» и в обществе 
любителей аквариумов и террариев «Птерофилум скаларе». В клуб любителей 
аквариумов его ввел я, так как надеялся, что в благодарность Шерц еще при жизни 
закажет себе памятник у нас. Но он этого не сделал. Теперь ему, видимо, удалось 
проникнуть даже в союз стрелков.

— Разве вы когда-нибудь были солдатом? — спрашиваю я.

— А зачем? Я член союза — и все. Мастерской ход, верно? Когда Шварцкопф узнает, 
его перекорежит от злости.

Шварцкопф — конкурент Герберта. Два года назад он узнал о страсти Герберта к 
союзам и в шутку заявил, что будет с ним конкурировать. Шерц отнесся к этому 
вызову столь серьезно, что Шварцкопф действительно вступил еще в несколько 
союзов и с удовольствием наблюдал за реакцией Герберта. Но со временем сам 
запутался в расставленных им сетях, вошел во вкус, с радостью продолжал свою 
затею и теперь сделался коллекционером — не столь откровенно, как Шерц, но 
действуя за кулисами, так сказать с черного хода, — и эта грязная конкуренция 
доставляла Шерцу немало забот.

— Шварцкопф так легко не сдастся, — отвечаю я, чтобы поддразнить Герберта.

— Не выдержит! Тут уж будут не только венки и знамя союза, но и сочлены в 
форме…

— Форменная одежда запрещена, — кротко поясняю я. — Мы ведь проиграли войну, 
господин Шерц, об этом вы забыли? Вам следовало бы вступить в союз полицейских, 
там мундиры еще разрешены.

Я вижу, что Шерц берет на заметку мои слова о полицейских, и я не удивлюсь, 
если через несколько месяцев он появится в роли безмолвствующего члена клуба 
полицейских «Верный наручник». Однако сейчас он все же возражает мне:

— Еще при моей жизни форма будет опять разрешена. Иначе как же защищать 
интересы отечества? Нельзя же нас поработить навеки!

Я смотрю в его опухшее лицо с лопнувшими жилками. Удивительно, как по-разному 
люди понимают рабство! Я считаю, что был к нему всего ближе, когда стал 
рекрутом и надел мундир.

— Кроме того, — заявляю я, — если умирает штатский, его, конечно, не будут 
провожать на кладбище в полном параде, в касках, с саблями наголо и с 
презервативом в кармане. Так провожают только активных жеребцов-военных.

— И меня тоже! Сегодня ночью мне определенно обещали! Сам председатель.

— Обещали! Чего только под пьяную руку не наобещают!

Герберт как будто не слышит меня.

— И не только это… — шепчет он с демоническим торжеством. — Последует еще самое 
главное: почетный залп над моей могилой!

Я смеюсь прямо в его осовевшее лицо.

— Залп! Из чего? Из бутылок с зельтерской? В нашем возлюбленном отечестве 
ношение оружия тоже запрещено. А Версальский договор вы забыли, господин Шерц? 
Почетный залп — это только мечта, можете поставить на ней крест.

Но Герберт несокрушим. Он с хитрым выражением качает головой.

— Вы даже не представляете себе! У нас уже давно создана опять тайная армия! 
Черный рейхсвер! — Он хихикает. — И я получу свой залп! Через несколько лет 
хочешь не хочешь все будет по-прежнему. Всеобщая воинская повинность и армия. 
Иначе мы же не можем жить!

Ветер вдруг доносит до нас из-за угла пряный запах горчицы, и река бросает 
серебряные отблески на мостовую. Солнце взошло. Шерц чихает.

— Шварцкопф наконец-то посрамлен, — самодовольно заявляет он. — Председатель 
обещал мне, что этого человека никогда не пустят в союз.

— Он может вступить в союз бывших артиллеристов, — отвечаю я. — Тогда над его